Луи Бриньон - Наказание свадьбой

— Можешь говорить эти слова всюду — за исключением этого места, ибо здесь они неуместны. Об усопших не принято отзываться плохо.

Де Валиньи был растерян. Он испытывал лёгкое потрясение по причине того, что совершенно перестал понимать своего друга. Ему не оставалось ничего, кроме как сесть за один из столов и наблюдать, как Луи с умиленным видом слушал речь в адрес покойного графа де Сансера, то есть самого себя.

Где говорится о том, что не следует праздновать победу, не уверившись прежде, что она действительно достигнута.

В то время, как Луи справлял собственную мессу, пребывая в ужасающем состоянии духа, во дворце, в покоях герцогини Орлеанской, царило радостное оживление. Несмотря на поздний час, обычно в это время обитатели дворца отходили ко сну, опочивальня Генриетты была ярко освещена. Сама она находилась в состоянии крайнего возбуждения. Генриетта с весьма радостным видом мелькала возле кормилицы. Жюли, тяжело вздыхая, наблюдала за Генриеттой. Вот уже целый час Жюли держала в руках ночную рубашку Генриетты. Она по привычке собиралась приготовить Генриетту ко сну, но не тут-то было. Генриетта и не собиралась ложиться спать. Наблюдая за Генриеттой, Жюли пришла к неутешительной для себя мысли. По всей видимости, ей придётся провести ещё одну беспокойную ночь. Настроение Генриетты, во всяком случае, заставляло предполагать именно это.

— Мелкий, честолюбивый мерзавец, — говорила Генриетта, адресуя свои слова графу де Сансеру, — подумать только, осмелился поднять на меня руку. Смельчак, ничего не скажешь… да только сбежал этот смельчак, да так, что и следов не оставил.

Генриетта, довольная собой и своей выдумкой, рассмеялась. Но тут же осеклась и, насупив брови, продолжала говорить. Справедливости ради надо сказать, что слова Генриетты были скорее обращены к ней самой, нежели к Жюли. Кормилица в данную минуту являла собой некую статую молчания. Впрочем, Жюли редко осмеливалась заговаривать с Генриеттой, несмотря на то, что находилась рядом с ней с самого рождения.

— Но этот мерзавец осмелился поднять на меня руку. Я не могу оставить подобное оскорбление безнаказанным. Я должна отомстить. Жестоко отомстить. Да… этот выскочка… этот совратитель женщин… этот грубиян должен понести наказание.

Генриетта на мгновение остановилась и обратилась к Жюли с неожиданным вопросом:

— Кормилица, ты не считаешь, что я поторопилась, изгнав этого негодяя из дворца? Возможно, следовало его прежде проучить? Зачем об этом думать сейчас, — Генриетта махнула рукой и отвернулась от Жюли. Она не обратила внимания на попытку последней ответить… на прозвучавший вопрос.

— Этот мерзкий развратник покинул дворец. Дело сделано, так что следует забыть о нём.

Жюли подумала о том, что Генриетта впервые говорила о претенденте на её руку после его отъезда. Более того, он, по всей видимости, не давал ей покоя. Иначе она давно бы лежала в постели.

— Я слишком много говорю об этом мерзком графе. Он явно недостоин моего внимания. Но он достоин самого худшего отношения к себе, — тут же возразила Генриетта, видимо, не до конца осознавая, что затевает спор с самой собой, — и с этой точки зрения я могу говорить о нём всё, что угодно. Например, что он безмозглый, наглый, бесцеремонный, отвратительный, уродливый.

— А мне его сиятельство показался весьма привлекательным, — осмелилась высказать своё мнение Жюли.

— Его сиятельство? — Генриетта выговорила эти слова, словно выплюнула их, — да этого негодяя даже «его ничтожеством» назвать язык не поворачивается. А ты — «его сиятельство». Хотя, если добавить одно слово, получится неплохо. Например: «его мерзкое сиятельство» или «его развратное сиятельство». Этот мерзавец одинаково заслуживает всех слов. Да ладно, он убрался из дворца. Я его больше никогда не увижу. Так что следует забыть о нём.

Генриетта широко зевнула. Она уже собиралась встать перед Жюли, чтобы та приготовила её ко сну, когда где-то внизу раздался оглушительный грохот.

Генриетту мгновенно охватило негодование. Кто посмел нарушить её покой? Не медля ни мгновения, она ринулась из своей опочивальни. Выйдя в коридор, она торопливо последовала к лестнице. Жюли, оставив ночное платье, последовала за ней. Она едва поспевала за Генриеттой. Жюли слышала гневное бормотание Генриетты:

— Я покажу этим нерадивым олухам. Я покажу этим бездельникам…

Они достигли лестничной площадки и начали спускаться вниз. У Генриетты был весьма грозный вид, и Жюли явно опасалась за участь провинившихся. Она знала, что виновные будут наказаны. Генриетта никому ничего не прощала. Однако всё оказалось не совсем так, как представляли себе обе женщины.

Ещё издали Генриетта заметила толпу сгрудившихся слуг. Они стояли спиной к ней и лицом к входной двери, возле которой, несомненно, что-то происходило. Что именно, Генриетта не могла видеть. Спины слуг ей мешали. Она незаметно спустилась в холл и, остановившись буквально в нескольких шагах от молчаливо застывших слуг, грозным голосом спросила:

— Что здесь происходит?

Её голос заставил слуг мгновенно сдвинуться в сторону. У всех на лицах был написан явный испуг. Они смотрели то на герцогиню, то на входную дверь. Вернее, на то, что лежало перед дверью. Прежде, чем обрушиться на слуг, Генриетта проследила за их взглядами и… остолбенела.

Перед дверью лежали два существа. Один наверняка был мужчиной, если его можно было так назвать. Другое тело «несомненно» принадлежало женщине. Вернее, они уже не лежали, а пытались подняться, при этом цепляясь друг за друга. И женщина, и мужчина находились в отвратительном состоянии. От них несло спиртным за несколько лье. Об одежде этих людей вообще не приходилось говорить. Она находилась в ужасающем состоянии.

— Да что здесь происходит? — вне себя закричала Генриетта, обретая наконец речь. Она поверить не могла, что кто-то из слуг осмелился явиться в таком виде к ней в дом.

Слуги молча опустили головы.

— Мерзкое отребье, да я прикажу вас высечь!

— Высечь? Меня? — раздался грозный рык, а вслед за ним мужчина, неожиданно сделав усилие, поднялся, заодно приподняв вместе с собой и свою спутницу. Оставив её шататься на месте, он нетвёрдым шагом подошёл к Генриетте.

— Опять ты, — Луи с явной неприязнью взирал мутными глазами на Генриетту.

— Это вы…

Генриетта в себя не могла прийти. Этот граф… этот мерзкий граф… он не только не уехал, но и посмел явиться в её дом в таком виде и… с этой непотребной девкой. Генриетта почувствовала, как ярость застилает её глаза.