— По правде говоря, ты ведь не хочешь на ней жениться, верно?
— Может, так, а может, нет.
— Что бы ты ни говорил, — вздохнул Хэзард. — Почему бы тебе не пойти домой и не привести Джо к завтраку или хотя бы к обеду? Если ты хочешь сделать объявление, я первый поздравлю тебя.
— Она может не захотеть прийти.
Взгляд темных глаз Хэзарда неожиданно стал более жестким.
— Ты прав.
— Она сказала, что хочет остаться со мной как можно дольше. Она хочет вернуться со мной на ранчо.
— Невозможно, — отрезал Хэзард.
— Согласен. Я сказал ей, что там слишком опасно.
— Ребята из «имперской компании» хотят твоей крови, — коротко бросил Хэзард. — Я не хочу вмешивать ее в такое рискованное дело.
— Я тоже.
Хэзард опять глубоко вздохнул, затем заговорил энергичным тоном:
— Приведи ее к ужину. — Он посмотрел на Флинна холодным взглядом. — Считай это приказом. Если она не откажется, все равно приведи ее. Я хочу, чтобы она поняла, что не должна ехать с тобой на север ни в коем случае. Ни в чем другом я не собираюсь ей отказывать.
— Хорошо.
Хэзард побарабанил пальцами по столу.
— Я жду. Ужин в восемь.
— Ты был там! — воскликнула Джо, когда Флинн вернулся.
Полностью проснувшись, она лежала, опершись на локти, и пристально смотрела на него.
— Как ты посмел?! Я не какая-нибудь наивная девочка, которой нужна защита! Я в состоянии позаботиться о себе!
— Я сделал визит вежливости. Мы с твоим отцом знаем друг друга много лет.
Ее взгляд стал острее кинжала.
— И вы обсуждали мою жизнь, как будто я сама не в состоянии принимать решения. Бог мой, как я это ненавижу! Как будто мои действия требуют мужского одобрения!
— Успокойся. Нас пригласили на ужин. Все в порядке.
— Я не в порядке! Я чертовски не в порядке! Я не желаю, чтобы ты лез в мою жизнь.
— Кажется, ты не была особенно против прошлой ночью, — ответил он, слегка улыбнувшись.
— Ты говоришь об абсолютно разных вещах. — Однако она не могла отвести глаз от его мужественной и восхитительной наготы, это мешало ей выражать свое негодование.
— Дорогая, не надо сердиться. — Он слегка раз вернулся, чтобы ей лучше был виден дразнящий вид его отлично сложенного тела. — Мы абсолютно одни. Я отослал слуг на все утро, так что если ты голодна, — в его улыбке хорошо угадывалась двусмысленность, не имевшая ничего общего с едой, — повар оставил немного свежих черничных лепешек и лимонный пирог.
— Черничные лепешки? — проворчала Джо, колеблясь в выражении благодарности. — Горячие?
— Горячие, — прошептал он. — Такие же, как и кое-кто еще.
— Ты осмеливаешься использовать еду и секс, чтобы дразнить меня? — Но раздражение исчезло из ее голоса.
— Что же ты хочешь на первое? — Он уже вставал с постели.
— Принеси и лимонный пирог тоже.
Он вернулся, величественно обнаженный, величественно возбужденный, его брови вопросительно изогнулись.
— Неужели весь?
— О Боже, — прошептала она, чувствуя пробуждающееся желание, отодвигающее мысли о еде.
Его губы изогнулись в ленивой усмешке.
— Мы не должны выходить из дома до ужина. У нас еще много времени, — сказал он.
— Тогда я сначала съем лепешки, а потом ты будешь развлекать меня.
— К твоим услугам, дорогая.
Она улыбнулась.
— Ты еще заплатишь за свой утренний визит.
— Посмотрим.
— Нет, не посмотрим.
— Давай обсудим все после того, как ты поешь.
Особенно тихий тон, которым он произнес слово «еда», мучительно-томным эхом прокатился внутри ее, как будто ее изголодавшиеся чувства сразу стали глухи к обиде. Как будто бы она не имела власти над своим желанием, когда он так смотрел на нее.
— Я должна сказать «нет», — прошептала она.
— Если можешь, — еще мягче ответил он.
Она бросила в него подушку, но он ловко поймал ее и сел поодаль.
— Ты не одинока в своих чувствах, я так же ненасытен, если это утешит тебя, дорогая. И даже если бы ты захотела уйти, я бы не отпустил тебя. Именно поэтому мне надо было поговорить с твоим отцом.
— И он разрешил?
— Я сказал ему, что женюсь на тебе.
Ее удивление на лице переросло в выражение неудовольствия.
— Вы хотя бы подумали о том, чтобы спросить меня, или вы вдвоем уже все решили?
— Не нервничай. На самом деле твой отец сказал, что ты не захочешь выходить за меня.
— Правда?
— — Да.
— Есть ли у меня возможность высказать свое мнение?
— Конечно. Ты хочешь, чтобы мы поженились? Я могу выразить свое намерение более поэтично, могу опуститься на колено и предложить тебе свое сердце, если ты хочешь.
— Твое сердце меня не волнует, но все равно спасибо.
Где-то в маленьком уголке ее сознания тоненький голосок кричал «да», но она еще не совсем потеряла рассудок.
— Замужество меня не интересует.
Он почувствовал облегчение; если до сих пор он был немного не в себе, то теперь все встало на свои места.
— Почему нет? — спросил он хрипло.
— Потому что как бы я ни была восхищена твоим, осмелюсь сказать, сексуальным талантом, для меня это недостаточная причина, чтобы выходить замуж за человека, которого я едва знаю, — произнесла она, приподняв брови.
Со злой улыбкой он выпалил:
— Ты знаешь меня лучше, чем большинство женщин в этом городе.
— Очень умно, — ответила она со снисходительностью, которая, подумала она, вполне достойна одобрения, если принять во внимание колотящееся в ее груди сердце, готовое выскочить наружу. — Тем не менее мои наблюдения замужней жизни — за исключением моего отца и Блейз — не особо воодушевляют меня. Брак не обеспечивает ни любви, ни преданности и, уж конечно, не гарантирует счастья, так чего беспокоиться?
— Как цинично, — произнес он медленно. Она пожала плечами.
— Может, и так, но потом, когда твои мозги остынут от похоти, ты будешь благодарить меня. А сейчас принеси мне лимонный пирог и лепешки.
Его тщеславие было ущемлено, однако он вдруг осознал, как она права и насколько близко он подошел к катастрофе.
— Молоко или чай? — спросил он довольным голосом, как если бы они только что не обсуждали ничего важнее ее завтрака.
— Чай с молоком, пожалуйста. — И видя, что он огорчился, спросила: — В чем дело?
— Ничего.
— Ты не можешь приготовить чай?
— Я наполовину японец, наполовину ирландец. Так что ты думаешь?
— Думаю, японский чай тебе нравится больше — без молока. Но если серьезно, Флинн, ты не можешь иметь в виду лимонный пирог.
— Все, что угодно, дорогая.
— Даже секс?
Он стоял такой роскошно притягательный, что внезапно секс и все остальное перестало казаться чем-то странным и необычным. Он ухмыльнулся.
