Джиллиан тут же отогнала воспоминания, как делала это в течение многих лет.
– Значит, вы запугивали нас, и сделали своими заложниками просто так, и будете стараться понравиться местным жителям, не рассчитывая достичь цели.
– Возможно, – спокойно ответил Камерон, – а возможно, однажды ночью вы поедете к морю, и рядом с вами вместо меня будет сидеть Карл Стюарт – высокий темноволосый мужчина, присутствие которого не вызовет вопросов, если сейчас я хорошо выполню свою задачу.
– Но кто придумал такой хитроумный план? – воскликнула Джиллиан. – Вы ничуть не похожи на Карла Стюарта!
– А вы так хорошо его знаете?
– Я ведь только что сказала вам – мой отец лечил его отца, и в детстве я много раз видела Карла Стюарта.
– Он с тех пор изменился.
– Он не мог изменить свое лицо. Вы оба действительно высокие темноволосые мужчины, но у Карла Стюарта неприятное лицо, а у вас… напротив.
Все существо Камерона затрепетало от удовольствия. А почему бы и нет? Ведь она почти призналась, что находит черты его лица более приятными, чем у короля.
– Карл долго находится в изгнании, и мало кому его лицо знакомо так, как вам, Джиллиан. Солдаты знают только, что должны быть начеку, встретив высокого темноволосого мужчину. Я думаю, каждый солдат, увидев меня в первый раз, подумает, что я король; именно этого я и добиваюсь. Когда вы убедите их, что я всего лишь ученик, они потеряют интерес к высокому темноволосому мужчине, разъезжающему в вашем фургоне, и Карл сможет проскользнуть у них под носом, а они будут думать, что это я.
Теперь, когда он соизволил подробно все объяснить, она вынуждена была нехотя согласиться, что в его плане присутствовал здравый смысл, но вслух признавать это не стала.
– Почему вы прямо не попросили нас о помощи? Зачем все эти уловки?
– Добровольно вы не стали бы мне помогать, Джиллиан, поскольку всем своим существом держитесь за привычную, налаженную жизнь. Вы ведь не любите рисковать?
– Рисковать опасно. Рискуя, можно лишиться возможности осуществить мечты целой жизни. – Ей было непривычно вслух защищать принципы, которым она подчинила свою жизнь. Вероятно, скептицизм Камерона вызвал в ней желание доказать ошибочность его суждения о ней, желание настолько сильное, что она немедленно солгала. – Хотя возить вас по округе в своем фургоне не представляется мне таким уж рискованным делом.
Камерон успокоился и, скрестив руки на груди, повернулся к ней спиной.
– Никогда не преуменьшайте опасность, Джиллиан. За пособничество королю вас в лучшем случае могут арестовать, а в худшем – казнить.
– Значит, вы подписали нам смертный приговор, – прошептала она.
– Нет, если мы сохраним в тайне то, о чем вы сейчас узнали.
– Понятно. Мы с отцом рискуем своим именем, репутацией, жизнью, наконец, ради того, чтобы в случае удачной доставки Карла Стюарта во Францию вы и король радостно пошли каждый своей дорогой. Нам же останется скрывать свою роль в этом деле, и хвала Господу, если удастся!
– Если у нас все получится, Карл позаботится о том, чтобы вы смогли вернуться в Лондон, – примирительно произнес Камерон, – Он найдет место вам и вашему отцу, а также слуг, которые умеют держать язык за зубами.
– Я не вернусь в Лондон. Никогда.
– Джиллиан, это может потребоваться независимо от вашего желания.
– Так, значит, вы действительно приговорили меня к смерти!
Он снова повернулся к ней, явно озадаченный.
– Но ведь вы большую часть жизни провели в Лондоне и вряд ли предпочитаете это спокойное, скучное существование светской столичной жизни…
– Для такой женщины, как я, Лондон – скучное место.
– Что вы имеете в виду, говоря о «такой женщине»?
У него же есть глаза, и он не может не видеть, что она не обладает тем очарованием, которое привлекает мужчин. Джиллиан, конечно, не имела в виду недостаток миловидности; иначе Камерон, проявив поразительное стремление вести себя по-джентльменски, будет вынужден говорить банальности, стремясь убедить свою собеседницу в том, что считает ее привлекательной.
Джиллиан также не хотела, чтобы он, отбросив этот поверхностный повод, обнаружил унизительную правду: в Лондоне она никогда не выходила из дома. Одна только мысль об отъезде из Арундел-Форест, об утрате обретенной здесь свободы безумно пугала ее.
– Я не могу… я не могу отсюда уехать.
Теперь Камерон смотрел на нее с такой же заинтересованностью, с какой доктор Боуэн разглядывал человеческий орган, перед тем как начать его препарировать.
– Джиллиан, я когда-то тоже был глубоко привязан к дому, но сердце можно излечить от тоски, если есть чем его отвлечь.
– Не существует на земле такого мужчины, который смог бы оторвать меня от дома.
– О, любовь не единственный способ отвлечься, дорогая барышня. Существует еще месть.
Ах вот как! Оказывается, Камерон жаждал мести… Любопытно, какое зло ему причинили, если ради мести он смог бросить дом и все, что знал и любил.
– В моем сердце нет места ни для мужчин, Ни для мести, мистер Смит. Я стремлюсь только продолжать то, чем занималась до вашего вторжения, и молю Бога, чтобы вы все не уничтожили. Без этих редких вызовов к больным отец был бы по-настоящему несчастен, и скорее всего ему стало бы совсем плохо.
– Вы могли бы вести его практику.
– Это невозможно. Крестьяне ни за что не примут медицинскую помощь от женщины.
– Вы недостаточно доверяете себе и этим людям, Джиллиан, и напрасно стараетесь держаться в тени. Если вы добавите немного риска в свою жизнь, перед вами непременно откроются новые возможности.
Замечание Камерона попало именно в ту часть ее души, в которой она не хотела копаться, и Джиллиан решила на корню пресечь это исследование.
– Больше никаких вопросов и никаких ответов. Не будем продолжать этот разговор. Вы заставляете меня помогать королю, мистер Смит, и заодно вынуждаете меня терпеть ваше присутствие, но вы никогда не сможете убедить меня, что мне это нравится.
Он скрестил на груди руки и сердито посмотрел на нее.
– И еще, мистер Смит, пожалуйста, принесите для себя воду и печенье сами.
Остаток утреннего времени они провели, слушая анатомическую лекцию доктора Боуэна. Несмотря на утверждение отца, что ей не надо присутствовать на уроке, Джиллиан схватила стул, на котором до этого сидел Камерон, и уселась на него с решимостью наседки, садящейся на яйца, для надежности вцепившись пальцами в края сиденья. Камерон тут же представил, как призрак его отца говорит, что настоящий мужчина сбросил бы ее со стула и забрал стул себе, а заодно напомнил бы ей, кто хозяин положения.
