Изабелла, не веря своим глазам, вглядывалась в завитушки послания, прочла его дважды, но и во второй раз текст оставался все тот же – краткий и угрожающий. Изабелла стиснула кулаки, чтобы унять дрожь в пальцах. Мог ли мистер Аппертон написать ей эту записку? Но какой в этом смысл? До вчерашнего дня этот человек даже не подозревал о существовании Джека. Что важное он мог узнать о нем?
Никто из деревни тоже не мог написать ее. Ни один из соседей не стал бы прибегать к таинственным посланиям. Тогда оставался лишь кто-то из прошлого. Но как ее нашли спустя столько лет? И что такой человек может знать?
– В чем дело, милая? – Бигглз положила руку ей на плечо и стиснула его. – Вы побледнели как мел.
– Ничего. Просто глупости. – Изабелла сумела справиться с волнением, и теперь ее голос звучал вполне твердо. Она прошла в кухню, бросила записку в очаг и стала смотреть, как бумага чернеет и превращается в пепел. Сейчас на вопрос Бигглз она ответила полуправду, ибо все, что касается Джека, может одновременно быть ерундой и самым важным на свете.
Джордж в последний раз втянул дым сигары и отшвырнул окурок к забору. Малышка не пришла. И это естественно. Разве она обязана приходить лишь потому, что он передал ей записку? Встречаться с повесой в парке и без сопровождения – это слишком большой риск для чопорной мисс Маршалл. Да и в любом случае надежнее выудить нужные сведения из дам постарше. Так или иначе, но своим обаянием он заставит кого-нибудь проболтаться. И тогда, после уплаты долгов Саммерсби, он пойдет в атаку вооруженным – во всех смыслах.
Громко топая в темноте, Джордж прошел к одному из французских окон и открыл его. Скрип рамы эхом отозвался в пустом бальном зале. Оно и понятно. Лишенные привычных развлечений, то есть игры по-крупному гости предпочли рано отправиться спать. Шанс увеличить накопления, вложив предыдущий выигрыш в «двадцать одно», был упущен, но Джордж решил иначе воспользоваться пустотой в доме.
Слева от него возникла темная громада фортепьяно. Чертов инструмент, который его сестры превратили в орудие пытки, словно манил его. Отлично. В этот час здесь никого нет. Никто не станет насмехаться над ним из-за столь не подобающего мужчине занятия, как музицирование. Никто не рассмеется, если он возьмет неверную ноту, а так оно и будет, ведь он не практикуется каждый день, как следовало бы.
Джордж опустился на стул. Его взгляду открылся ряд клавиш слоновой кости, похожий на ряд зубов с равными промежутками между ними. Поставив палец на си первой октавы, Джордж нажал на клавишу. Чистый звук громко прозвучал в темноте.
Он поднял левую руку и ощутил некий трепет – то ли предвкушение, то ли страх. Вдруг руки задвигались сами собой, когда мозг еще не успел подать им команду. Они летали над клавишами и знали, что надо делать. Разум не поспевал за ними, но слух подтвердил, что каждый звук точен.
Пока всего-навсего гамма, но как только Джордж закрыт глаза, музыка овладела им. Пальцы сами нашли дорогу, и вот уже возникла мелодия. Каждая нота верна и чиста, и каждая – недозволенна.
Просто чудо, что мышцы сохранили память и способность исполнять сложнейшие арпеджио. Его пальцы должны бы запинаться на каждой клавише, как у начинающего. Он так редко занимался, пальцы должны были потерять гибкость, тем не менее Джордж легко растягивал их шире, чем на октаву. Пальцы помнили, что высокие ноты надо брать легко, чтобы они звучали как серебряные колокольчики. Не забыли, что в нижнем регистре надо тверже отбивать ритм.
Сейчас ему не нужно было думать об этом и следить за руками. Нужно было лишь чувствовать и наполнять себя музыкой до тех пор, пока Джордж Аппертон, каким его знал свет – гуляка, игрок, острослов, – не исчезнет, не растворится в звуках. Джордж Аппертон был лишь раковиной, контейнером, сосудом, где скрывалась та сокровенная сущность, о которой ничего не знали даже самые близкие друзья, от которой он сам так часто отрекался.
Наконец пальцы ударили по клавишам в последний раз, завершая коду. Звуки финала эхом разлетелись по темному залу. Теперь ничто не нарушало тишину, кроме прерывистого дыхания самого Джорджа, как будто он пробежал целую милю. По щеке скатилась капелька пота и со шлепком упала на клавишу.
Он глубоко вдохнул, пытаясь унять сердцебиение и тут услышал… слабый и ритмичный звук чужого дыхания не в такт с движением его собственной грудной клетки. Джордж оглянулся на окно. Открыто. Но разве он не закрыл его за собой? Он не помнил.
Неужели мисс Маршалл решилась нарушить приличия и встретиться с ним?
– Кто здесь? – Голос прозвучал низко и хрипло и прокатился по всему залу.
– Простите. Я…
Молодой человек повернул голову на звук шепота. Голос звучал знакомо, хотя так быть не должно. В дальнем углу стояла Изабелла. Ее выбеленные луной волосы слабо мерцали в глубокой тени. Джордж на расстоянии чувствовал ее напряжение и неуверенность. Он остался сидеть на стуле. Массивный корпус рояля служил щитом между ними. Но кого он защищал? Самого Джорджа не меньше, чем девушку, ибо он не собирался ни перед кем открываться до такой степени – ни перед ней, ни перед кем-либо другим.
– Что вы здесь делаете? – Он попытался говорить спокойно. Пусть не думает, что он недоволен, хотя удивила она его не меньше, чем если бы явилась к нему голая. Будь это любая другая женщина, Джордж предпочел бы именно такой вариант. Так веселее и приятнее. И куда лучше, чем выносить ее испытующее молчание.
– Я…
Свидание, но не с ним. А что же еще? При этой мысли он словно бы ощутил удар под дых.
– Джек заболел? – Вот так. Он протягивает ей руку помощи. Подсказывает предлог, которым можно воспользоваться и уйти от правды.
– Нет-нет. Он давно спит. Я оставила его с Бигглз.
– Бигглз?
– Я снимаю у нее дом. Там спокойно.
Джордж вглядывался в ее лицо в поисках некоего знака. В полутьме Изабелла казалась существом из другого мира, феей с завитками серебрящихся локонов, освещенных мерцающим светом луны. Джордж сумел разглядеть только настороженность, как будто она боялась признаться в причине своего появления.
Джордж потер ладони о брюки, чтобы согреть их, и стал ждать. Ждать объяснений. Она не может вечно стоять на пороге своего и его мира.
Изабелла сделала осторожный шаг. Воздух колыхнул ее юбки. Она протянула освещенную луной руку, засиявшую на фоне полированного дерева рояля.
– Я не знала, что вы играете.
– Я не играю.
Она приоткрыта было рот и тут же его закрыта.
