В прошедшие дни Грета иногда думала, что не только ночи привязывали ее к нему.
Она скучала по утрам, когда могла проводить Ноэля взглядом из окна. Скучала по вечерам, когда сидела с ним за одним столом или слушала их разговоры с Рихардом. Скучала по мимолетным прикосновениям, по внезапным воспоминаниям, приходящим днем, по легкости, с которой она бежала домой после работы. Теперь она знала то, о чем совсем не думала, пока они были вместе. Эти несколько недель были для нее наполнены жизнью, мечтами, светом. Весной, которую она вдруг заметила впервые за много лет. Рядом с ней был человек, которого она… любит. Как просто.
Грета прикрыла глаза. Услышала шорох гравия — возвращался Ноэль. Где он был, с кем? У нее нет права на этот вопрос. Он ничего не обещал. Не хотел, не мог. Но ей бы и этого хватило.
Если бы не Улль, лежавший в ее шкатулке.
14
Что бы ни происходило в твоей жизни — окна должны быть чистыми. Так всегда говорила бабушка. А она знала, как лучше жить, и что нужно делать для всеобщего счастья. И была абсолютно уверена, что, если бы все были похожи на нее, мир был бы идеальным.
Грета выключила плиту — ужин для Рихарда был готов. Для него она по-прежнему брала продукты Ноэля. И потому ничего не рассказала старику про Фрица. Она ругала себя за малодушие, но оставить Рихарда без нормальной и в достаточном количестве еды не могла. Тем более, все равно и это когда-то закончится. Рано или поздно Ноэль уедет во Францию. Сама дома почти не ела, отговариваясь тем, что Тальбах разрешил обедать в погребке.
Она уныло глянула на окна. Нужно вымыть, чтобы не думать о еде. Распахнув створку, услышала звук подъехавшего автомобиля. Кроме Ноэля, больше некому, но время было неурочное. Грета плотно сжала губы и нахмурилась. Было от чего. Лейтенант Уилсон теперь мало чем напоминал того офицера, что поселился в их доме много месяцев назад. Он похудел, и одновременно с этим лицо его нездорового цвета приобрело ту опухлость, которая бывает при чрезмерном увлечении алкоголем. Весь он казался помятым, и это мало кому могло понравиться. Последние недели доводили до изнеможения обоих. Даже если не отдавать себе в том отчет, нельзя было не чувствовать этого. И вместе с тем, он так ни разу и не приблизился к ней после того их последнего разговора, когда все вдруг стало на свои места. Господи, на свои ли?
Увидев ее в окне, Ноэль замер на одно только мгновение, но она не могла не заметить. Так, словно это мгновение длилось вечность. Потом он отвернулся к шоферу и что-то ему сказал.
Кроме Уилсона из автомобиля вышел мужчина преклонных лет в добротном плаще — даже на таком расстоянии было видно. И в шляпе с узкими полями. Этот мужчина был невысок, но подтянут. Лицо его было гладко выбрито. В лучах заходящего солнца блеснули очки.
Офицер и незнакомец проследовали к дому. В замке звякнул ключ, и входная дверь распахнулась. До Греты донесся оживленный голос Уилсона:
— Пройдемте в гостиную, герр Кунц. Я позже найду номер моего отца. Сначала давайте выпьем кофе. У меня есть не самый плохой коньяк. Любите вы кофе с коньяком?
— Да, да… Для плаща холодновато. Я бы не прочь.
Голос Кунца был хриплый, немного неприятный. И он так растягивал гласные, словно бы говорил нараспев.
— Проходите сюда, присаживайтесь. Я сейчас приду.
Потом шаги зазвучали по лестнице. К его комнате.
И через пару минут Уилсон явился на порог кухни. В руках его была бутылка коньяка. Начатая.
— Могу я попросить вас? — сказал он ровным голосом.
— О чем?
Грета спустилась с подоконника и, не глядя на Ноэля, вытирала руки о передник.
— У меня гость. Мне бы хотелось угостить его кофе. Вы сварите? С коньяком. Он замерз.
Она вскинула на него глаза. Уилсон никогда не приводил гостей, кроме брата. И никогда ни о чем не просил ее. И теперь просит не для себя, а для этого человека. Кунц… Что-то знакомое, хотя фамилия далеко не редкая…
Грета кивнула и достала из буфета кофейник. Ноэль поставил бутылку на стол. Обернулся к ней и запоздало проговорил:
— Простите, я не предупредил. Для меня это тоже неожиданность.
— Вам незачем оправдываться.
— Спасибо, — кивнул он, помолчал несколько секунд, словно бы ожидал чего-то, и пошел в гостиную.
Грета долгим взглядом проводила его в спину, пока он не вышел из кухни. Еще несколько минут постояла в растерянности у плиты. Но кофе сам не сварится. Она взяла с полки банку, всыпала несколько ложек в кофейник и залила водой.
Вдруг до нее донесся голос незнакомого герра Кунца, кажется, еще более тягучий и неприятный:
— В Констанце я оказался случайно. Окончание войны застало здесь, я временно жил у сестры. Надеялся выехать из Германии хотя бы в Швейцарию, но тут зашли ваши войска, и это стало невозможно. Назад тоже вернуться было нельзя. Теперь эта ваша денацификация.
— Да, я понимаю… — Ноэль говорил тише, но и его было хорошо слышно. — Перемещения по стране сейчас затруднены. Но неужели не могли сделать для вас исключение? Вы ученый с мировым именем. Вас любой университет с руками бы отхватил.
— Не теперь, молодой человек. Теперь я, вроде как, с запятнанной репутацией. Нацист, как вы понимаете. Тавро на шкуре. Пока не получу свидетельство о денацификации, так и придется здесь жить.
Грета вздрогнула, просыпав сахар, который ссыпала в сахарницу.
Тавро на шкуре. Она с таким же тавром. Навсегда. Даже если когда-нибудь получит свидетельство. Получит ли? Или только способом, который предлагал капитан Юбер?
Она аккуратно собрала рассыпанный сахар и стала следить за кофе.
— Я подумаю, чем могу помочь вам, — голос Ноэля звучал сдержанно, но уверенно. — Это нельзя оставлять просто так.
— Придется, молодой человек. Мое имя значится в стольких учебниках… Так извратить то хорошее, что у нас было, и превратить в… это… Когда думаю, успокоиться не могу.
— Я читал ваши статьи подростком в Osteuropa. Рунические памятники древних германцев.
— Это было бесконечно давно, господин лейтенант…
Кунц… Почему ей казалось, что он должна знать этого человека. Учебники… древние германцы…
Грета ходила от буфета к столу, где собирала на поднос чашки, сахарницу, в молочник развела молока из армейского пайка. Кофе почти закипел. Коньяк. Грета бросила злой взгляд на бутылку. Вылить бы его в раковину! Но это ничего не изменит, он найдет другую. Она догадывалась почему. Знала, что ему больно. Если бы только могла помочь…
— Я напишу отцу. И позвоню для верности. Может быть, если действовать через него, что-нибудь получится. Вы не можете здесь прозябать. Если будет экспедиция, то он волен сам приглашать в группу тех, кто ему нужен. Если ему не откажут…
— Очень много «если», — перебил его Кунц. — Николай Авершин, без сомнения, один из лучших специалистов в египтологии. Но у нас с ним разные специализации. Зачем ему последователь нордицизма в группе. Мне иероглифы — как ему руны. Кто в такое поверит?
— Мы могли бы все же попытаться.
Грета поставила на поднос кофейник, две рюмки с коньяком, достала салфетки и прошла в гостиную. Ноэль подался ей навстречу, перехватив поднос, и коротко сказал:
— Познакомьтесь, это профессор Альберт Кунц. Я с детства знаком с его работами по научным журналам. Герр Кунц, это фрау Маргарита Лемман. Хозяйка дома.
Кунц привстал и старомодно склонил голову в знак приветствия, бросив на нее взгляд. Но смотрел словно бы сквозь нее.
Грета коротко кивнула в ответ… и вспомнила. Брошюра «О нации и воспитании». Статьи философов, социологов, других ученых, обязательные к использованию в каждодневной работе. Знание брошюры проверялось каждый семестр. Профессор Берлинского университета Кунц превозносил особенный дух нордического человека.
— Желаете что-то еще? — хмуро спросила она Ноэля, отвернувшись от его гостя.
— Нет, благодарю вас.
Грета почти выбежала из гостиной. В ее голове не укладывалось, как Ноэль мог привести этого человека в дом. После того, что он рассказал ей о себе, Линке, Фрице. В кухне Грета подошла к окну и тяжело втягивала в себя холодный воздух, стараясь больше не прислушиваться к тому, о чем говорят в гостиной.
