акций в концерне «Пласенсия – Асторга». Насколько я понимаю, они нужны вам для консолидации активов в Испании.
Гринфилд откинулся на спинку кресла. Сосредоточенный взгляд свидетельствовал о том, что он быстро прикидывает варианты: сделка для смягчения скандала. Весомая репарация за нанесенный ущерб. Достойная причина пожертвовать одной из нескольких дочерей.
– Даже не надейтесь, что я заплачу за них хоть пенни, – заверил банкир.
– Я готов расстаться с ними за полцены, – ответил Люциан.
Гринфилд скрипнул зубами и указал на стул перед столом.
– Садитесь!
От удивления Закари Гринфилд гневно хмыкнул.
– Оставь нас, сын, – велел Гринфилд-старший.
Отец с сыном уставились друг на друга в безмолвном поединке взглядов. Люциан обнаружил, что праведный, хоть и тщетный гнев юноши вызывает у него больше уважения, нежели холодный расчет отца семейства. Когда отчим продал его в детстве за бесценок, поддержка ему точно бы не помешала.
Молодой Гринфилд вышел, едва сдерживая чувства. Люциан уселся и смахнул несуществующую пылинку с рукава, и взгляд Джулиана Гринфилда посуровел.
– Ни пенни! – повторил он.
Поразительно, что у этого красномордого сквалыги с сомнительной растительностью на физиономии уродилась такая дочка. Пока Люциан одно за другим отклонял предложения Гринфилда, его мысли постоянно возвращались к Хэрриет. Ей удалось преподнести ему один из величайших сюрпризов всей жизни: она сама подалась ему навстречу. В тот момент для него не существовало ничего, кроме ее лица, и он не замечал ничего, кроме прикосновения нежных, словно лепестки, губ. В высшем обществе много красивых девушек, которые могли бы послужить его планам, но Люциан хотел только ее. Неожиданно для себя он осознал, что готов отдать Гринфилду все, что тот ни попросит. Впрочем, если Хэрриет узнает подробности предстоящей помолвки, они ей определенно не понравятся.
– Хэрриет, скажи своему отцу, что тебя принудили!
Поздним вечером родители вызвали Хэтти в библиотеку, и она вошла, сама не своя от тошноты и головокружения. Отец стоял у камина и смотрел на пламя, сунув руки в карманы брюк. Мать маячила возле кресла у стены, и лицо ее было таким бледным, что она походила скорее на мумию, чем на живую женщину. И все же ей хватило сил пригвоздить Хэтти к месту властным взглядом.
Девушка застыла, не веря своим ушам. Мать была там и видела все. Зеркала на правой стене галереи оказались двусторонними. В ярком дневном свете комната уподобилась круглому аквариуму: все посетители, стоявшие в полутемном коридоре за этими коварными окнами, наблюдали и как Хэтти беседовала с Блэкстоуном, и как целовалась, причем охотно. Неужели для того, чтобы кошмар закончился, нужно просто солгать? Хэтти робко взглянула на отца, но тот ее проигнорировал. Слово «да» так и рвалось с губ. Матери безумно хочется его услышать. Впрочем, какая разница? Принудили ее или нет, родители все равно отошлют порочную дочь подальше с глаз. Кроме того, лгать в подобной ситуации подло. Она потупила взгляд.
– Нет. – Хэтти знала, что жизнь кончена.
– Что ты сказала?
Она не смогла посмотреть на мать.
– Блэкстоун меня не принуждал.
– Тогда как – как это могло произойти?!
Если бы только она сама знала. Вот они с Блэкстоуном бурно обсуждают живопись, а в следующий миг ее неудержимо к нему потянуло. Удержаться от поцелуя было все равно что усилием воли остановиться в воздухе, упав со скалы. Она поддалась порыву, и начался кошмар! Застывшие лица и взгляды… Хэтти вздрогнула. Ей хотелось выползти из кожи и броситься прочь от жгучего стыда, раздиравшего нутро.
Хэрриет закрыла глаза.
– Мне ужасно жаль, – прошептала она.
– Ты прекрасно знаешь, что теперь это не важно, – заявил отец.
И тогда Хэтти поняла, что с учебой в Оксфорде покончено. Ей больше никогда не сделать ни единого шага без сопровождения. Люди будут шептаться у нее за спиной на каждом приеме, на каждом балу и обсуждать ее распущенность. Ни одна порядочная девушка не поставит себя в положение, в котором ее поцелует неподходящий мужчина – на самом деле ее вообще перестанут куда-либо приглашать! Подруги отвернутся… Хэтти прижала руки к животу, борясь с приступом тошноты.
Мать набросилась на отца:
– Моя дочь невиновна! Негодяй сам на нее накинулся – это все видели!
– О да, там было на что посмотреть, – протянул отец, уставившись в шипящее пламя. – Насколько мне известно, сложно сказать, кто на кого накинулся.
– Мы ведь ничего о нем не знаем…
И тут банкир повернулся к ним обеим.
– Говорю же, мне кое-что известно, – повторил он. – Блэкстоун ничуть не беднее Эсторп-Венейблзов, может, даже богаче. Ему двадцать девять лет. Он внебрачный сын. – Гринфилд помолчал. Внебрачный. Слово прозвучало так, будто разбилась вдребезги драгоценная ваза. – Внебрачный сын покойного сэра Мюррея, владельца поместья в Аргайле. Отчим дал ему свое имя, так что не понимаю, зачем раскрывать такие подробности – разве что Блэкстоун хотел добавить насмешку к нанесенному нам оскорблению. Его мать, тоже ныне покойная, работала у сэра Мюррэя судомойкой.
– Внебрачный сын! – Адель тяжело осела на кресло. – Господи, нельзя даже помышлять о таком абсурде!
– Вы ведь сами во всеуслышание заявили, что они помолвлены.
Помолвлены! Хэтти видела, как двигаются губы и руки родителей, однако ее ушей не достигало ни звука. В галерее она упустила эту подробность, но теперь поняла: родители не отошлют ее с глаз долой. Они выдадут ее замуж!
Мать вскочила с кресла:
– Я должна была сделать хоть что-нибудь! Зеркала там как окна…
– Ты поступила правильно, Адель.
– Я этого не вынесу, – простонала мать. – Хэрриет могла бы выйти замуж за пэра…
Отец всплеснул руками.
– Вот и развлекалась бы с пэром, желательно на глазах у самых завзятых светских сплетников!
– Но ведь он мужлан, к тому же с вредным характером! – вскричала Адель, раскрасневшись. – И дети от него получатся мужиковатые и противные!
– Я бы тоже такого зятя не выбрал! Впрочем, если тебе нужны красивые внуки, то соглашайся на этот брак – иначе Вильгельмине вообще не светит предложение от прекрасного сэра Брэдли…
– Мистер Гринфилд!..
– Вариантов немного. Либо мы отречемся от Хэрриет и станем объектом сплетен до конца своих дней, либо наша окаянная дочь выйдет за Блэкстоуна, будет верной супругой и улучшит его генеалогическое древо! – Обращаясь к жене, банкир смотрел налитыми кровью глазами на дочь. – После такого безобразия она утратила право называться моей дочерью! Хотел бы я воздать ей по заслугам, но Гринфилды стоят друг за друга горой, и если кто полагает, что я отойду от семейных традиций, то сильно ошибается. Мы своих не бросаем, и я не намерен позорить предков лишь потому, что Хэрриет повела себя
