– Оставаясь руководителями этих империй. Он наклонил голову в знак согласия.
– Конечно, это свойственно человеку.
– Могли ли они действительно сделать это?
– Насчет Лопеса я не уверен: Испания имеет большое военное присутствие на Кубе. Но Уокер, без сомнения, мог это сделать. Он был президентом Никарагуа в течение нескольких месяцев. Все, что оставалось сделать Вашингтону, – это дать ему официальное благословение и обозначить возможность военной поддержки. Конгресс и президент не сделали этого, несмотря на то, что они предварительно поощрили его на подобные действия. Они представили целый ряд объяснений и причин, но на самом деле перевесили интересы денежных мешков с Севера, в частности интересы Корнелиуса Вандербильта. Момент, когда интервенция могла закончиться успешно, был упущен, и Уокер потерпел поражение.
– Мне кажется, я читала, что люди Уокера были обстреляны с американского военного корабля под командованием капитана Полдинга, и именно Полдинг взял в плен Уокера. Это и в самом деле было так?
– Да, это случилось именно так.
– Но почему? Уокер и его люди были американцами.
– Это пустяк. Правительство хотело отмежеваться от предпринятой интервенции, чтобы Вандербильт мог продолжать делать свой бизнес, переправлять свои товары через Никарагуа из Атлантики в Тихий океан. Полдинг официально превысил данные ему полномочия, но я не думаю, что это же можно сказать и о неофициально данных ему указаниях. Я слышал, что его собираются наградить медалью.
В его голосе кроме горечи был слышен отголосок перенесенных трудностей и трагедий, которые отложились в памяти. Аня медленно сказала:
– Мне понятно, чего надеялся добиться Уокер, но на что рассчитывали его люди, которые сражались вместе с ним?
– Они сражались за обещанную им землю, сотни, даже тысячи акров земли, за возможность начать жизнь на новом месте, в новой стране. Были также такие, которые отправились туда ради сражений как таковых, ради военных приключений. И, как всегда, были те, кто присоединился к экспедиции, чтобы избежать виселицы здесь.
– А ты? Почему ты отправился с ними?
– Я отправился, – сказал он, тщательно подбирая слова, – чтобы скрыться от преследовавших меня моих собственных, личных демонов.
– Что это значит?
Он повернул голову и посмотрел на нее с выражением муки в глазах.
– Ты, конечно, можешь и сама догадаться.
На какое-то мгновение между ними как бы установилось перемирие, но тут же это мгновение исчезло.
– Дуэль.
– Дуэль, – повторил он. – Я убил своего самого лучшего друга. Лунной ночью, когда мир был прекрасен в холодном серебристом свете луны, я проткнул шпагой его тело, как булавкой тело бабочки, и смотрел, как он умирает.
Она сделала судорожный вдох, попыталась что-то сказать, но затем вынуждена была остановиться, чтобы поглотить комок гнева и боли, застрявший в горле.
– Наверняка той ночью случилось гораздо больше, чем ты рассказываешь.
Он молчал. Он смотрел вниз, на кандалы, которыми был прикован за щиколотку, перебирая звенья цепи, так что в тишине раздавался их мелодичный звон.
– Так что же?
– Я мог бы рассказать тебе об этом, но сомневаюсь, что ты поверишь мне.
– О тебе говорили многое, но я никогда не слышала, чтобы тебя называли лжецом.
– Опасное допущение. Будь осторожна, иначе ты обнаружишь во мне качество, которое вынуждена будешь одобрить.
В его голосе была слышна боль, но она решила не обращать на это внимания.
– Мы говорили о дуэли.
– Возможно, было бы лучше, если бы мы это не делали.
– Почему? – спросила она каким-то чужим голосом. – Ты предпочитаешь, чтобы я чего-то не знала?
– Нет, я…
– Это может бросить на тебя тень?
– Нет!
– Была какая-то еще причина для того глупого состязания, помимо той, что ты уже упомянул?
– С моей стороны было ошибкой заговорить об этом. Оставим эту тему.
– Я не могу! – воскликнула она, наклоняясь вперед и глядя на него темно-синими, блестящими от переполнявших их слез глазами. – Разве ты не видишь, что я не могу?
– Я тоже не могу.
Он откинул голову и уставился в пустоту. Наконец продолжил:
– Ничего особенного, кроме того, о чем я тебе уже давно рассказал, не произошло. Нас там было шестеро, в лунном свете, на пустом дуэльном поле под дубами. Мы разбились на пары. Сначала это было просто состязание в умении владеть шпагой. Мы все были слегка навеселе, некоторые из нас даже больше, чем навеселе. Мы много смеялись, скользя по росистой траве. Потом я уколол Жана в руку, и он вдруг взорвался от ярости. Никогда до этого я не думал, что Жан обижен на меня за мое приобретенное долгим трудом умение владеть клинком, но, очевидно, так оно и было. Более того, я повредил его новый сюртук.
– Сюртук, – она повторила это слово так, будто в нем не было никакого смысла.
– Это может звучать очень смешно, такая тривиальная вещь, но люди и раньше умирали за меньшее, чем порванный сюртук. В любом случае Жан не вложил свою шпагу в ножны, а потребовал, чтобы мы продолжили бой. Он нанес удар, я парировал его, и приготовился атаковать, все время продолжая уговаривать его понять бессмысленность всего этого.
Это было не все, Аня понимала это по выражению его лица и интонации голоса. Она не хотела ничего больше слышать, но что-то внутри толкало ее узнать все до конца.
– А потом?
– Во многих фехтовальных движениях существует такая точка, после которой уже невозможно вернуться в исходное положение. Я устремился навстречу ему, намереваясь еще раз уколоть его в руку в качестве предупреждения. Он поскользнулся на мокрой траве, и начал падать мне навстречу. Кончик моей шпаги попал…
– Не надо! Пожалуйста!
Ее грудь взволнованно поднималась и опускалась, Аня прерывисто дышала, а сердце билось так сильно, что ей казалось, она слышит, как глухо звенит корсет от его ударов. Она вцепилась руками в ручки кресла. Когда его голос замолк, Аня закрыла глаза, но картина дуэли, которую он вызвал в ее воображении, все еще стояла у нее перед глазами.
– Ты сама просила, – в его голосе слышалась усталость.
Она подняла ресницы и посмотрела на него, ощущая на сердце свинцовый холод. В сумраке комнаты его лицо казалось бледным, на щеках и подбородке начала пробиваться щетина, а на лбу блестели капельки пота. Выражение его лица было мрачным, но взгляд темных глаз был спокоен.
– Твое мастерство, – с язвительной горечью сказала она. – Так ты называешь свою способность убивать людей на дуэли? Каково это – знать, что ты можешь по собственной воле лишить человека жизни? Тебе это нравится? Ты лучше себя чувствуешь, если знаешь, что другие тебя боятся?