– Вы говорите, это было месяца два-три назад?
– Да, примерно так.
– Что же заставляет вас полагать, что те события имеют отношение к ее смерти?
– На прошлой неделе – а точнее, в четверг – я направлялся на встречу с коллегой на Стрэнде, когда случайно заметил на улице Габриель, спорившую с каким-то грубияном. Подумав, что у нее затруднения, я, естественно, подошел с намерением вступиться. К моему изумлению, кузина вовсе не выказала признательности за попытку помочь ей, скорее, была даже резка. Заявила, что мне незачем было беспокоиться, что тип, которого я с ней видел, – хозяин какой-то таверны, фундамент которой, как обнаружила Габриель, в значительной степени является остатками древнего городского вала.
– Вы не слышали имени этого мужчины?
– Извините, нет, – покачал головой собеседник. – Но имя нетрудно будет выяснить. Кажется, Габриель упомянула, что таверна зовется то ли «Голова дьявола», то ли «Башня дьявола», что-то в этом роде. Чрезвычайно подозрительный по виду субъект: высокий, темный, загорелый, и одежда вся черная, кроме рубашки. Мне тогда показалось, что он похож на кого-то из моих знакомых, но я не смог определить, на кого именно.
– А почему вы считаете, что этот человек угрожал вашей кузине?
– Потому что расслышал его слова, прежде чем спорщики заметили, что я подошел. Он сказал, – и д’Эйнкорт прорычал, неумело изображая простонародный выговор неизвестного: – «Только суньте сюда свой нос, и вы пожалеете. Досадно будет, если с такой хорошенькой молодой леди что-то случится».
Себастьян какое-то мгновение молчал, пытаясь увязать описанный инцидент со всем, о чем узнал раньше.
– Конечно, кузина пыталась все отрицать, – добавил д’Эйнкорт. – Утверждала, будто тот тип ничего подобного не говорил. Но я-то знаю, что слышал. К тому же было очевидно, что Габриель более чем раздосадовалась, будучи застигнутой за беседой с этим субъектом.
Девлин вгляделся в тонкие, женоподобные черты собеседника. Но тот сызмальства наловчился перевирать события и разговоры для собственных целей, и его лицо выглядело ничего не выражающей маской.
– Как по-вашему, что это может означать? – спросил Себастьян.
Закрыв газету, д’Эйнкорт поднялся.
– Понятия не имею. Это же вы балуетесь расследованиями убийств, а не я. Меня заботят гораздо более важные дела. А теперь прошу извинить, – парламентарий сунул «Курьер» под мышку, – у меня назначена встреча в Карлтон-хаусе.
Затем изобразил поклон с искусно рассчитанным оттенком насмешки и пренебрежения и неторопливо удалился, оставив Девлина смотреть ему вслед.
– Ваше бренди, милорд.
Остановившийся рядом официант вынужден был повторить дважды, прежде чем виконт повернулся к нему.
– Спасибо, – поблагодарил Себастьян, взял бокал с серебряного подноса и осушил его одним длинным, обжигающим глотком.
Выходя из «Уайтса», он натолкнулся на хорошо знакомого без малого семидесятилетнего мужчину с бочкообразной грудью и седой шевелюрой. При виде Девлина граф Гендон остановился с вытянувшимся лицом.
В течение двадцати девяти лет Себастьян звал этого человека отцом и отчаянно пытался понять его странно противоречивое отношение: любовь и злость, гордость и недовольство. И хотя весь мир до сих пор считал, что Девлин – сын графа, Себастьян, по крайней мере, теперь знал правду.
– Милорд, – церемонно поклонился он.
– Девлин, – хриплым от волнения голосом отозвался Гендон. - У тебя… У тебя все хорошо?
– Да, – Себастьян помедлил и добавил с убийственной вежливостью: – Благодарю. А у вас?
Граф сжал челюсти:
– Да, спасибо, как обычно.
Алистер Сен-Сир всегда был крупным мужчиной. Все отроческие годы и долгое время после своего двадцатилетия Девлин сознавал, что граф превосходит его и ростом, и шириной плеч. Но в этот затянувшийся и сделавшийся почти мучительным момент Себастьян вдруг заметил, что с возрастом Гендон будто съеживается. Сейчас он был не выше Девлина, а может, даже ниже. «Когда это произошло?» – удивился виконт и внезапно вопреки собственному желанию испытал боль от мысли, что человек, игравший в его жизни столь важную роль, стареет, дряхлеет и утрачивает былое величие.
На одно долгое, напряженное мгновение ярко-голубые сен-сировские глаза графа встретились с тяжелым янтарным взглядом Себастьяна. Затем мужчины разошлись.
И ни один не оглянулся.
Девлин застал жену в библиотеке, за кучей разложенных по столу книг.
Переодетая в скромное платье из узорчатого муслина, подхваченное сапфирно-синей лентой, она сидела, склонив голову над какими-то записями. Остановившись на пороге, Себастьян наблюдал, как Геро, пытаясь сосредоточиться, по своему обыкновению прикусывает нижнюю губу. Он неоднократно заставал ее вот так, в окружении книг и документов, за массивным старинным столом в особняке ее отца на Беркли-сквер. И по какой-то трудноопределимой причине вид Геро за работой в библиотеке теперь уже их общего дома на Брук-стрит неожиданно сообщил их браку даже большую настоящесть – и большую интимность, – чем долгие часы страсти, разделяемые супругами в ночной тьме. При этой мысли Девлин поймал себя на улыбке.
Тут жена подняла глаза и увидела его.
– Итак, ты действительно отправилась домой, – заметил виконт.
Геро откинулась на спинку кресла, бесцельно вертя в пальцах перо.
– Да. А ты нашел мистера д’Эйнкорта?
– В «Уайтсе». – Девлин оперся ладонями на стол и подался вперед, глядя ей в лицо. – Мне нужно знать расположение римских валов Лондона. Можешь нарисовать для меня план с указанием теперешних улиц и приметных строений?
– Примерный могу.
Себастьян подал ей чистый лист бумаги:
– Подойдет и примерный.
Геро окунула перо в чернила.
– А для чего?
Пока жена рисовала, Девлин пересказал свой разговор с кузеном Габриель.
– Ты, часом, не знаешь, о чем толковал д’Эйнкорт?
– Вообще-то, знаю. Несколько месяцев назад Габриель взялась отследить остатки древних городских укреплений для книги по истории Лондона, которую составляет доктор Литтлтон.
– Это не та книга, над которой ты тоже работаешь? – нахмурился Себастьян.
– Та самая. Хотя я занимаюсь изучением сохранившихся развалин исчезнувших лондонских монастырей. – Закончив чертить карту, Геро протянула ее мужу. – И как же ты намерен искать этого владельца таверны?
Себастьян какое-то время изучал набросок. Геро изобразила целых два кольца валов, первое из которых было древнее и меньше второго. Северная часть более старой стены пролегала примерно вдоль Корнхилл и Лиденхолл-стрит, затем спускалась по Марк-лейн и поворачивала на восток, к Темз-стрит и Уолбрук. Возведенный позднее вал тянулся от Тауэра до Олдгейта и Бишопсгейта, затем поворачивал на запад к погосту Святого Джайлза и уходил на юг к Фалькон-сквер. Девлин проследил по линии, шедшей до Олдерсгейта и Гилтспур-стрит, затем вверх к Ладгейту и Темзе и возвращавшейся на восток, обратно к Тауэру.
