— Ты собираешься в этом году присутствовать на дерби, Франциска?
По-прежнему улыбаясь, Франциска отпила хереса.
— Я пока еще не знаю. Я собиралась отправиться туда в ближайший вторник, однако мне совершенно ни к чему торопиться с отъездом. Скачки начнутся не раньше чем через три недели. Но ты не беспокойся, Лили. Даю тебе слово, что я не забуду узнать для тебя клички всех сошедших с дистанции.
— Сошедших с дистанции? — Эйвери удивленно поднял голову.
— Лили коллекционирует списанных за негодностью скаковых лошадей.
— Лошадей?
Эйвери перевел озадаченный взгляд на Лили, которая молча уставилась в свою тарелку. О да, конечно, лошадей. Что еще могла коллекционировать Лили Бид, как не главный предмет его неприязни, единственную причину, вызывающую у него астму, ставшую роком и проклятием его Детских лет? Лошадей, к которым он испытывал странную, необъяснимую, мучительную аллергию. Само собой, он не позволит ей узнать об этой его слабости.
Да, у меня их несколько, — пробормотала Лили.
Тут дверь, выходившая в коридор, внезапно распахнулась и в столовую въехала какая-то женщина на инвалидной коляске. Одна ее нога, заключенная в кокон из бинтов, была вытянута вперед, карие глаза под широким, влажным от пота лбом в обрамлении рыжеватых кудрей светились торжеством.
Что-то тихо проворчав, женщина крепко ухватилась за колеса и, перебирая их руками, подъехала к столу. Эйвери
Тотчас вскочил.
— Не будете ли вы так любезны освободить для меня место? — спросила вновь прибывшая. У нее был низкий, прекрасно поставленный голос с характерным мелодичным акцентом северной провинции.
— Позвольте мне, — вмешался Эйвери.
А вы кто такой? — спросила женщина, едва он приблизился, чтобы ей помочь, и запрокинула голову, чтобы осмотреть его получше с ног до головы.
— Эйвери Торн, кузен миссис Торн.
— Эйвери Торн?
Лили, вспомнив о своих обязанностях хозяйки дома, вышла из-за стола и поспешила к гостье. Бережно, с видом человека, спускающего с поводка заведомо опасную собаку, она помогла установить ее коляску на место.
Мисс Мейкпис, я и понятия не имела о том, что вы намерены присоединиться к нам за обедом, — сказала она. Как вам удалось спуститься вниз? И стоило ли вообще спускаться?
— Женщина только оказывает дурную услугу себе и своему полу, притворяясь, будто она слабее, чем есть на самом деле и не в состоянии справиться с тем, что в действительности ей вполне по силам, — заявила Полли Мейкпис, развернув салфетку и разложив ее на коленях.
Ее взгляд, устремленный на Франциску, ясно говорил, что она считает ту виновной по крайней мере в одном из двух названных ею грехов, если не в обоих сразу.
Франциска зевнула.
— Извините меня. Я… э-э… слишком поздно легла спать вчера вечером.
— Но все-таки как вам удалось преодолеть ступеньки? — осведомилась Лили.
— Я попросила ваших девушек отнести меня вниз, а на ровных участках я в состоянии передвигаться и сама.
— Позвольте мне предложить вам на будущее свои услуги, — вставил Эйвери.
— Ни в коем случае! — отрезала Полли. — Женщина становится слишком изнеженной, когда знает, что мужчины освободят ее от всех забот, а если есть на свете люди, которых я не выношу, то это…
— В любом случае я рада, что вы с нами, — перебила ее Лили, отодвинув свое кресло в сторону, между тем как еще одна беременная горничная — Мери, если Эйвери верно запомнил ее имя, — поспешно принесла чистый прибор и поставила его на стол. — Мистер Торн, разрешите представить вам нашу гостью, мисс Полли Мейкпис. Мисс Мейкпис — одна из основательниц Коалиции за права женщин, которая не так давно проводила тут у нас свое ежегодное собрание. К несчастью, мисс Мейкпис в самой середине своей речи упала с подиума и сломала ногу. Теперь она уже поправляется.
— Понимаю, — ответил Эйвери.
Стало быть, Лили Бид использовала Милл-Хаус как место встречи суфражисток? Эту мысль ему претила. Чрезвычайно. Одно дело — лошади, и совсем другое — женщины, которые лезут в политику. По крайней мере лошадей можно было держать вне дома.
— Она как раз приводила свои доводы против выдвижения Лили на пост секретаря их маленькой организации, — добавила Франциска, подлив себе в рюмку вина из графина, стоявшего на столе. — Надо сказать, она слишком бурно выражала протест.
Полли побагровела, а щеки Лили вспыхнули густым румянцем.
— Я думала лишь о благе организации. Тут нет ничего личного, и мисс Бид прекрасно это понимает, — отрезала Полли и обернулась к Эйвери:
— Что ж, здравствуйте. Я много о вас слышала. Бесстрашный искатель приключений. Не один раз бывал в когтях смерти, ну и всякое такое. Должна, однако, заметить, сэр, что в наше время бедных женщин Лондона ожидают куда более опасные приключения…
Как раз в эту минуту, к немалому облегчению Франциски, дверь, соединявшая столовую с кухней, открылась и на пороге показалась миссис Кеттл в сопровождении Кэти, которая несла огромное фарфоровое блюдо, распространявшее восхитительный аромат. Кухарка остановилась рядом с Эйвери и быстро сняла крышку с супницы.
— Луковый суп, мистер Эйвери, сэр, — выпалила она на ходу.
— Превосходно, — отозвался Эйвери, кивнув.
— Потом вас ждет семга, фаршированная морскими гребешками, а затем — седло барашка. Вместо салата на этот раз вам подадут шпинат с гусиной печенкой и на десерт лимонный торт, — объявила кухарка.
— Благодарю вас, миссис Кеттл, — ответил Эйвери.
Он уже заметил, что пожилая женщина старательно избегала встречаться взглядом с Лили. Если Лили Бид тратит столько денег на еду, привечает у себя безденежных суфражисток и кормит одряхлевших от старости скаковых лошадей, то она очень скоро доведет имение до полного разорения. А это означало, что он может спокойно отбросить последние сомнения касательно того, кому в будущем предстоит стать хозяином Милл-Хауса.
Эйвери не спеша принялся поигрывать серебряной чайной ложкой. Как ни странно, последняя мысль не принесла ему радости.
Вечером следующего дня Эйвери покинул свою комнату и направился в библиотеку, намереваясь просмотреть домовую книгу — если только ему удастся ее найти. Две горничные присели в реверансе, когда он проходил мимо. Их лица показались ему знакомыми. Со времени своего приезда он успел заметить в доме всего трех служанок, и все они находились на разных сроках беременности. Он кивнул им, и руки женщин тут же взметнулись вверх, чтобы скрыть смешки. Очаровательное зрелище.
До сих пор он мало общался с женской прислугой, однако у него возникло подозрение, что в большинстве домов горничные не разражались смехом при виде проходящего мимо мужчины. Проведя всю свою сознательную жизнь среди мужчин, он находил сугубо женский мир Милл-Хауса столь же таинственным и полным экзотики, как и любую из тех стран, в которых ему довелось побывать. Этот мир властно манил его к себе.
