Артемизия опустила голову и оглядела себя. Ее соски были напряжены, а если бы она провела рукой по нежной округлости живота к темным завиткам волос над стройными ногами, то поняла бы, что они увлажнились.
Сердце ее забилось, и она почувствовала ответную пульсацию в своем лоне. Артемизия уже почти решила, что это и так самый смелый поступок в ее жизни, и вовсе не обязательно доводить его до конца. Необходимо лишь снова облачиться в панталоны и сорочку и позвать мистера Доверспайка, чтобы тот снова зашнуровал корсет.
Но тогда она признается ему в трусости и лицемерии. Как можно ожидать от натурщиков, что во имя искусства они должны сделать то, на что она сама пойти не готова?
Артемизия сняла с крючка вторую робу и просунула руки в широкие рукава. Она плотно запахнула ее и удивилась, как приятно ощущение бархата. Ей и раньше приходилось носить бархатные платья, но под ними скрывалось многослойное нижнее белье – панталоны, сорочка, корсет, нижние юбки, кринолин. Мягкая ткань мало соприкасалась с ее кожей и уж точно не в этаких интимных местах. Это ощущение было, по ее мнению, нездоровым, но она решила, что ей оно даже нравится.
– Требуется помощь, ваша светлость? – раздался из-за закрытой двери голос мистера Доверспайка.
– Нет, спасибо, – сказала она, решив вести себя свободно и непринужденно. Сделав глубокий вдох, Артемизия открыла дверь.
Его удивленный взгляд почти стоил тех кульбитов, которые выделывал ее желудок.
Она прошествовала к центру комнаты.
– Ну же, не стойте без движения и не глазейте на меня. Если вы намерены меня рисовать, то придется что-то делать. Альбом теперь ваш, а новый мелок вы найдете в верхнем ящике столика.
Он быстро взял названные ею предметы и сел на стул с прямой спинкой, забросив ногу на ногу, чтобы положить альбом.
– Когда будете готовы, можем начать. – Уголок его губ приподнялся в тщательно скрываемой усмешке.
Внезапно лицо его потеряло оживленное выражение, а глаза потемнели. Артемизия чувствовала, как его взгляд прожигал толстый бархат. Должно быть, он испепелит ее взглядом, когда роба не будет заслонять ему вид. Она опустила глаза, будто бы ее заинтересовал узор на паркете, поскольку была не в силах встретиться с ним взглядом. Повертев в руках отворот робы, герцогиня спустила ее с одного плеча. Дрожь предвкушения пробежала по телу, но теперь, когда пришло время для решительных действий, Артемизия начинала сомневаться, получится ли у нее.
Она уже готова была признать свое поражение, когда вдруг раздался тихий кашель.
– Вы не спросили, в какой позе я хочу вас видеть, – напомнил мистер Доверспайк, и Артемизия удивилась тому, как хрипло звучал его голос.
Она подняла на него глаза и внезапно осознала, что он первый мужчина, который видит ее обнаженной. Жалкие попытки покойного мужа познать ее тело совершались в полной темноте. Забавно, что незнакомец узнал ее так хорошо, как не знал человек, чей титул она носила.
– Так в какой позе вы хотите меня увидеть? – тихо повторила Артемизия.
Его губы шевельнулись, будто бы он хотел сказать что-то, а потом передумал.
– Повернитесь и смотрите в сторону, – мягко сказал он. – Так будет проще.
Она повиновалась, в то время как сердце в груди отбивало барабанную дробь. Ей пришлось заставить себя дышать глубоко.
– Теперь пусть роба спадает с вашего плеча. Вот, хорошо. Немного ниже.
Она обнажила перед ним спину и почувствовала на коже прикосновение бархата, а затем легкое дуновение воздуха. Ткань опустилась по позвоночнику, под изгиб талии, диагональю разделив ее изящную фигурку и достигнув запястья левой руки.
– Опустите робу до правого локтя. Немного согните руку и слегка поднимите ее, – приказал он непривычно напряженным голосом.
Ей пришло в голову, что он драпирует ее столь элегантно, как это сделал бы любой профессиональный художник, и использует складки материи, чтобы создать контраст между линиями и текстурами. Пусть Томас Доверспайк и уверял, что он не художник, но у него явно был художественный вкус.
Она приспустила ткань, открыв его взору все изгибы своего тела. Не послышался ли ей его изумленный вздох? Жаркая волна пробежала по ее коже, и Артемизия ощутила приятное тепло при мысли о том, что его взгляд внимательно скользит по ее фигуре.
– Могли бы вы повернуться вполоборота? – спросил он хриплым шепотом.
– Вот так? – Она слегка изогнулась, понимая, что с этого ракурса он увидит одну из ее грудей, и от этой мысли ее соски напряглись.
– Просто идеально, – сказал Тревелин с восхищением.
Артемизия прекрасно понимала, что он не имел в виду ничего особенного, однако почувствовала странное чувство удовлетворения от того, что он выбрал именно это слово. Идеально. Те, кто не мог понять ее преданности искусству, называли ее бесстыдной и безответственной. Но никто еще не называл ее идеальной. Внутри у нее снова все затрепетало.
Она повернулась и взглянула на него через плечо.
– Вот так! Не двигайтесь, – сказал, он взволнованно. Его темная голова склонилась над альбомом, и мелок заскрипел по странице. – Вы прекрасны, Ларла.
У Артемизии перехватило дыхание. Она даже не возражала против того, что он обратился к ней по ее детскому имени. Это почему-то казалось ей абсолютно естественным. Самое главное, что он; считал ее красивой.
Она купалась в его смелом одобрении, наслаждаясь теплым чувством внутри живота, когда он смотрел на нее. От восхищенного взгляда по ее коже поползли мурашки. Когда же он принялся рассматривать ее попку, Артемизии казалось, что бледные половинки розовеют от пристального внимания. Ее соски так напряглись, что, если бы он не попросил ее не двигаться, она бы сжала юс ладонями, чтобы облегчить боль.
Так вот что значит чувствовать себя желанной, прекрасной и совершенной в чьих-то глазах. Быть произведением искусства.
Дух Артемизии воспарил. Когда она обнажила свое тело, она также открыла свою душу. На секунду она закрыла глаза и почувствовала, будто витала высоко над землей.
Внезапно ей открылась истина: речь шла уже не об искусстве. Возможно, дело всегда было совсем не в искусстве. Как бы она хотела быть настолько смелой, чтобы отбросить перед ним лишнюю одежду! Она хотела, чтобы он увидел ее всю целиком, чтобы взгляд его темных глаз обнаружил ее потаенные секреты и счел их совершенными и прекрасными.
И не только взгляд. Она жаждала его прикосновения. Она почти чувствовала тепло его рук, то, как во время поцелуя они будут скользить от шеи к пышной груди. Представив, как его сильные, умелые пальцы станут поглаживать ее соски, она ощутила возбуждение. А что, если рука будет продвигаться вниз по животу к треугольнику темных волос? Будет ли она для него прекрасна и там?
