забегать вперед. Что может быть прекрасней юности, здоровья и силы, если еще при этом вас любит прекрасная девушка, и не просто любит, а буквально не чает в вас души! И когда Лорна рассказала, что ей пришлось сделать из-за любви ко мне, мое восхищение ею ничуть не уменьшилось.
Старик-эконом графа Брэндира, в сопровождении которого приехала Лорна, не мог понять девушку. Она казалась ему взбалмошной дурочкой, и он смотрел на нее со смесью сожаления и восхищения, особенно после того, как увидел наш скромный дом. С другой стороны, Лорна считала его достойным человеком и одновременно старым глупцом, для которого счастье заключалось лишь в количестве денег и занимаемом положении.
А ведь именно деньги и положение не позволяли Лорне стать по-настоящему счастливой, и частично ей удалось от них отделаться. Наступили такие времена (которые, как мне кажется, длятся до сих пор), что почти любое дело можно было решить с помощью денег, и самый первый человек в стране, готовый за определенную сумму решить любой вопрос (не считая, конечно, самого короля и королевы), бы не кто иной, как сам Верховный Судья Джефриз.
Вернувшись после своих кровавых выездных сессий и повесив всех тех, кто не смог заплатить выкупа за собственную жизнь, судья Джефриз в таких красках расписал дни агонии мятежа, что довольный король воскликнул: «Да этот человек один может возглавить все наше судопроизводство!» И с этими словами вручил Джефризу королевскую печать.
Таким образом, судьба Лорны теперь целиком и полностью зависела от лорда Джефриза, поскольку граф Брэндир умер от сердечного приступа вскоре после моего отъезда из Лондона. Лорна очень сильно переживала его смерть и долго плакала. Впрочем, так бывает всегда, когда нас оставляют люди, к которым мы успели привязаться. Мы сожалеем о потере, но, тем не менее, сознаем, что это будет облегчением для всех, и в первую очередь для ушедшего от нас.
Итак, леди Лорна Дюгаль нанесла визит лорду-канцлеру Джефризу и произвела на него такое впечатление, что он решился сам навестить ее. Джефриза заинтересовала эта необычная девушка. Он был чрезвычайно любопытен и хотел знать все обо всех. О леди Лорне говорили лишь то, что она отвергает всех молодых лордов и мечтает о простом Джоне Риде.
Итак, все это моя Лорна и рассказала лорду-канцлеру, когда тот пришел к ней в гости. И хотя Джефриз был уже сильно пьян, он тут же почувствовал, что здесь пахнет крупными деньгами. Лорд Джефриз сразу же перешел к делу. Он не любил долго ходить вокруг да около, и поэтому сразу, назвав определенную сумму (я не буду конкретизировать ее, памятуя о его хорошем ко мне отношении), пообещал Лорне выдать ей разрешение на свадьбу с верноподанным рыцарем Джоном Ридом, заверенную подписью и печатью, если Его Величество, разумеется, ничего не будет иметь против этого.
Король ничего не имел против. Он помнил о моем подвиге и знал меня как истинного католика. Королева тоже хотела сделать приятное своей любимице, и в результате Его Величество дал согласие на брак с тем лишь условием, что по достижении совершеннолетия Лорна должна была выплатить определенную сумму в пользу королевской казны и еще некоторое количество денег на процветание католической церкви, а какое именно, король должен был указать позже.
Правда, короля Якова свергли прежде, чем этот договор вступил в силу, а на его место взошел другой король, которого расцвет католицизма совершенно не волновал, и эта договоренность между королем Яковом и Лорной потеряла силу и законность. Правда, те деньги, которые Лорна отдала лорду Джефризу, вернуть уже не удалось.
Но в те дни мы не думали ни о деньгах, ни о положениях, а только друг о друге. Лорна, очаровательно улыбаясь, сообщила мне, что если я мечтаю взять ее в жены, то должен брать именно ее, а не деньги и владения, и решила отказаться от остатка своих богатств, в пользу следующего родственника. Иначе, как она объяснила, она не сможет стать достойной супругой простого фермера. Я обрадовался этому и сказал, что именно об этом все время и мечтал, но только боялся признаться первым.
Однако матушка, выслушав наш юный бред, заявила, что не стоит так бросаться деньгами, что впереди у нас целых три года и она надеется, что за это время мы хоть немного поумнеем и начнем рассуждать более здраво. Мать напомнила, что у Сноу только три дочери, и вряд ли кто на них женится. Сам Сноу за три года может запросто умереть (и вообще, кто знает, что за это время могло бы случиться с каждым из нас). Следовательно, ферма Сноу будет продаваться, и, если шотландские поместья леди Лорны продать, то можно было бы купить эту ферму, и таким образом весь ручей стал бы нашим, о чем в свое время так мечтал отец. И если сама мать нам, в конце концов, надоест, что было бы только естественно по законам природы, то она могла бы спокойно жить на этой соседней ферме вместе с Лиззи.
Выслушав этот монолог, раскрасневшаяся Лорна подошла к матери, обняла ее и поцеловала, а потом немножко и поругала за то, что та не верила в нашу искреннюю к ней любовь. Мать прослезилась и заметила, что, если и есть на свете женщина, достойная ее Джона, так это только Лорна. «Но деньгами бросаться все равно не стоит», — вздохнув, добавила она.
Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что в словах матери есть доля истины. Если ферма Сноу действительно пойдет с молотка, то имеет прямой смысл приобрести ее — пользы будет куда больше, чем от моего фамильного герба. Там росла совершенно другая трава, и нашим овцам было бы полезно немного сменить рацион, да и коровам тоже. И, по правде говоря, (несмотря на все старания Энни) масло у Сноу на рынке шло всегда дороже нашего. Но не только это. Ведь если бы обе фермы принадлежали нам, мы могли бы без ущерба друг для друга продавать масло на рынке по цене Сноу.
Подумав об этом, я вспомнил, что Николас Сноу пока что жив и здоров, и проживет (дай ему Бог!), может быть, еще лет двадцать. Помимо всего прочего, его дочки могли запросто выйти замуж за фермеров, и тогда ни о каких продажах земель не могло быть и речи. Поэтому я
