— Не бойся, я не причиню тебе вреда. И никогда, никогда не позволю никому обидеть тебя. Потому что есть кто-то, — продолжал он низким, мягким голосом, склонившись к головке, покрытой шелковистыми темными волосиками, — кто будет любить тебя даже больше, чем любила бы родная мать.
Преданный мустанг мягко ткнулся носом в обнаженное плечо вождя, давая понять, что он рядом. Вождь поднял голову и кивнул. Потом, держа младенца на согнутой руке, вождь подобрал болтающиеся поводья и вскочил на неоседланного мустанга.
Конь настороженно повел ушами, когда его хозяин сказал:
— Ну а теперь неси нас домой, Ночной Ветер!
И мустанг понял его.
Он заржал, вскинул крупную голову и помчался прочь от реки, направляясь к неясно вырисовывавшейся впереди горе Солнца. Через несколько секунд конь, мужчина и ребенок исчезли в густом лесу, покрывавшем южный склон. Воины последовали за вождем.
Красная Лисица стремился поскорее очутиться дома. Его сердце уже почти избавилось от боли, которая так мучила его в последнее время. Вождь был уверен, что все произошедшее не было случайным, что такова была воля Аппе, творца Вселенной. Это Аппе заставил вождя отправиться вместе с воинами в ночной рейд. Вождь не хотел выходить из дома. Но воины настояли на своем, они почти силой вытащили его…
Прошла уже неделя с того дня, как его жена, прекрасная принцесса шошонов, живущих возле Стремительной реки, Дочь Звезд, потеряла своего первого ребенка. Их сын прожил всего несколько часов. И с того момента Дочь Звезд не переставала горевать, она была уже на пороге смерти. Вождь не отходил от ее постели. Он боготворил свою жену. Он не хотел жить без Дочери Звезд. А она не хотела жить без их умершего сына.
Вождь Красная Лисица посмотрел на крошечного младенца, доверчиво лежащего на его согнутой руке. Если что-то и может спасти Дочь Звезд, так только это дитя белого человека.
Яркая полная луна уже зашла, когда вождь со своим драгоценным грузом добрался до небольшой, укрытой в горах Сьерры долины, где жило его племя. Сжимая бока мустанга коленями, он направил верного коня через спящий поселок к своему вигваму, расположенному в дальнем конце. Вокруг вигвама, точно так же, как и в момент отъезда вождя, сидели женщины. Перед входом в вигвам горел большой костер; над костром кипел котел.
Женщины, заслышав топот копыт, повернули к вождю печальные лица. Они выглядели точно так же, как и при отъезде вождя: серьезными, огорченными, смирившимися с неизбежным. Испугавшись, что опоздал, вождь Красная Лисица спросил ближайшую женщину:
— Дочь Звезд еще жива?
— Она жива, но это ненадолго, — последовал ответ.
Облегченно вздохнув, вождь спешился и бросился в вигвам. Приказав находившимся внутри женщинам выйти, он быстро подошел к меховой постели, на которой лежала Дочь Звезд — ослабевшая, едва сознающая, что происходит вокруг. Опустившись рядом с женой на колени, Красная Лисица осторожно положил завернутого в одеяло младенца рядом с женщиной.
И затаил дыхание.
С минуту Дочь Звезд оставалась неподвижной. Она по-прежнему лежала на спине, ее черные глаза смотрели, но ничего не видели.
Но вот младенец беспокойно шевельнулся. Дочь Звезд ощутила нежное тепло возле своей холодной руки. И слегка повернула голову.
Вождь быстро, но осторожно откинул уголок белого одеяла с личика младенца и с надеждой посмотрел на вздрогнувшую жену. Удивленная, Дочь Звезд увидела лежащего рядом с ней младенца. И в то же мгновение в ее полных тоски темных глазах вспыхнул свет.
Вождь поспешил рассказать жене обо всем. Но Дочь Звезд не слушала мужа. Ее внимание сосредоточилось на малыше. И истощенное, ослабевшее тело Дочери Звезд наполнилось силой. Женщина села.
Не отрывая взгляда от ребенка, она развернула его, отбросив одеяльце. Потом осторожно сняла с крохи длинную рубашечку и подгузник.
И тут, впервые с того дня, как она потеряла своего первенца, Дочь Звезд, принцесса шошонов со Стремительной реки, улыбнулась.
— Мой сын? — спросила она на родном языке, взяв крошечное обнаженное тельце на руки, и прижала его к себе так крепко, что младенец снова захныкал.
Вождь быстро покачал головой:
— Нет. В этом ребенке течет кровь белого человека.
Голова Дочери Звезд резко дернулась. Ее глаза, полные гнева и ярости, уставились на мужа.
— Ребенок белого человека жив, а мой сын умер!
Она снова положила младенца на мягкую меховую постель. И, застав врасплох удивленного вождя, внезапно потянулась к его поясу и вынула из кожаных ножен острый охотничий нож.
— Нет! — умоляюще воскликнул ужаснувшийся вождь, когда лезвие ножа сверкнуло в пляшущем свете костра.
Дочь Звезд схватила крошечную ручку младенца. Малыш перестал плакать и посмотрел прямо в ее дикие темные глаза. Она мгновенно начертала кончиком ножа крест на внутренней стороне нежного запястья правой руки ребенка и, наклонившись, высосала выступившую кровь. А потом кольнула ножом свой палец. Когда на коже выступила алая капля крови, Дочь Звезд вложила палец в беззубый ротик новорожденного мальчика. И он, будучи очень голодным, тут же принялся жадно сосать.
Дочь Звезд торжествующе улыбнулась, отшвырнула нож и, взяв малыша и прижав его к груди, с вызовом произнесла:
— Теперь мы одной крови! Это мой сын! Мой!
Она яростно уставилась черными глазами на мужа, ожидая, что тот возразит. Но Красная Лисица лишь молча кивнул.
Тогда Дочь Звезд нежно коснулась рукой щеки мужа. А потом быстро расшнуровала свое мягкое замшевое платье, чтобы накормить плачущего, голодного сына.
Сан-Франциско, Калифорния
Август 1895 года
На праздничном приеме в роскошном особняке Ноб-Хилл лишь один человек не веселился. Смуглый, стройный мужчина в прекрасно сшитом вечернем костюме из грифельно-серой льняной ткани небрежно развалился в обтянутом парчой кресле в стиле Людовика XV. Модные и чрезвычайно элегантные брюки этого джентльмена были узки и заутюжены в стрелки, манжеты и воротник белоснежной рубашки жестко накрахмалены, шелковый галстук-самовяз цвета бледной лаванды завязан широким плоским узлом, ботинки из мягчайшей английской кожи сверкали.
Довольно длинные черные волосы мужчины, эффектно тронутые на висках сединой, блестели в свете электрических люстр, которые декоратор, оформлявший прием, увешал гирляндами из тонких серебристых пластинок. Его загорелое лицо нельзя было назвать красивым в классическом смысле этого слова: худощавое, с твердыми чертами и темными, почти всегда лениво полуприкрытыми задумчивыми глазами. Тяжелые веки, да еще с небольшим шрамом под черной левой бровью, нос, когда-то сломанный и не совсем правильно сросшийся, губы, достаточно полные, чтобы предположить, что их обладатель чувственный человек, но при этом выглядевшие на удивление жесткими, в целом делали внешность немного зловещей.
