– Мамуля, почта!
– Как? Уже четыре часа? Сколько же я спала? А почему Джейн… Где Джейн?
– Здесь, на лестнице, – ответил голос, высокий и бархатистый, который Фару-старший называл ангельским.
Выбитая из колеи сном и сновидениями, Фанни искала Джейн глазами в воздухе, как ищут птицу, и Жан Фару в кои-то веки рассмеялся.
– Ну что ты смеёшься, глупыш? Представь себе, когда ты разбудил меня, мне снилось, что…
Тут до её сознания наконец дошло, что у неё перед носом в вытянутой руке Жана пляшет большой белый конверт, и она проворно схватила его.
– Ступай, гонец! Хотя нет, останься, малыш Жан: это письмо от нашего Фару всем нам, дети мои…
Она стала читать одним глазом, так как другой был закрыт прядью чёрных волос. Её белое платье, сдвинувшись вверх, стеснило ей грудь, и она подставила их взорам свою слегка беспорядочную, неядовитую красоту, делавшую её немного похожей на креолку, на Жорж Санд, как говорил Фару. Она подняла руку, требуя внимания.
– «Если судить по вчерашней и позавчерашней репетициям, – прочла она, – то у меня есть все основания предполагать, что подобранная для нашего турне труппа будет великолепна и сыграет «Дом без женщины» лучше, чем при первой постановке. Крошка Аслен… – ага, Джейн! —…крошка Аслен удивляет всех, и даже меня. Работаем, как в сказке. Мы поставили крест на всяких сценах, нервных срывах, обмороках и прочих пустяках, и очень кстати! Ах, бедная моя Фанни, если бы женщины знали, какими несносными они кажутся мужчине, когда у него нет желания быть причиной их слёз или их блаженства…»
Фанни отодвинула пальцем прядь волос, сделала комично-возмущённую гримаску:
– Нет, вы подумайте, Джейн, вы только подумайте (а ты, Жан, уходи), у меня такое впечатление, что бедный Фару, как говорится, увлечён!
– У меня тоже такое впечатление, – подтвердила Джейн.
Она села на диван рядом с подругой и стала ласково расчёсывать ей волосы, поправляя тонкий голубоватый пробор, разделявший их над левой бровью.
– Какой у вас беспорядок на голове… А юбка – сплошные мятые складки… Мне надоело видеть вас в этом платье; завтра я привезу из города какой-нибудь красивый купон, жёлтый или бледно-голубой, и в субботу, к возвращению Фару, у вас будет новое платье.
– Да? – равнодушно сказала Фанни. – Это обязательно нужно?
Они смотрели друг на друга, и чёрные навыкате глаза с густыми ресницами вопрошали серые глаза белокурой подруги. Джейн тряхнула головой:
– Ах! Я восхищаюсь вами, Фанни… Вы поистине необыкновенная женщина.
– Я? Это было бы заметно.
– Да, необыкновенная. Вы без всякого возмущения, досады и даже без тени снобизма допускаете то, что Фару… увлечён.
– Приходится, – сказала Фанни. – А что было бы, если бы я не допускала? Абсолютно то же самое.
– Да… Конечно… И всё же я должна признаться… да, должна признаться…
– Что на моём месте вы не плясали бы от радости?
– Я не это хотела сказать, – уклончиво ответила Джейн.
Она встала, дошла до террасы, чтобы проверить, не подслушивает ли их способный исчезать, словно растаявшая снежинка на стекле, Фару-младший.
– Просто, Фанни, я думаю, что мужчина, который бы стал моим, который сделал бы меня своей женой… Знать, что этот мужчина в настоящий момент клеится к какой-то там театральной шлюхе, и философски рассуждать, что «он увлечён», что «такая уж у него профессия», – ну нет! Нет… Я восхищаюсь вами, но… я бы так никогда не смогла.
– Прекрасно, Джейн. К счастью, никто вас и не заставляет.
Джейн бросилась к Фанни, припав к её ногам.
– Фанни, скажите, вы на меня не сердитесь? У меня бывают дни, когда всё у меня получается не так, всё валится из рук, я становлюсь противной, нехорошей. Вы же знаете меня, Фанни…
Она прижималась к белому платью щеками и крохотными круглыми ушками, стараясь коснуться лбом руки подруги.
– У вас такие красивые волосы, моя маленькая Джейн, – прошептала Фанни.
Джейн жеманно рассмеялась:
– Вы говорите так, словно это может служить мне оправданием!
– В какой-то мере – да, Джейн, в какой-то мере. Я не могу сердиться на Джейн, у которой такие красивые волосы. Я не могу бранить Жана, когда у него слишком голубые глаза. А вы, ваши волосы, кожа, глаза – всё такого тонкого серебристо-пепельного цвета, словно лунная пыль, словно…
Джейн подняла к ней сердитое лицо, готовая вот-вот расплакаться, и выкрикнула:
– Нет у меня ничего красивого! Я ни на что не гожусь! Я заслуживаю, чтобы меня все презирали, чтобы меня остригли наголо, чтобы поколотили!
Она опять уронила голову на колени Фанни и горько зарыдала – как раз в тот момент, когда раздались первые раскаты грома, низкие и тихие, перебрасываемые от одной вершины к другой эхом невысоких гор.
«Это у неё нервы, – терпеливо подумала Фанни. – Это из-за грозы».
А Джейн уже успокаивалась, пожимала плечами, посмеиваясь сама над собой, и деликатно сморкалась.
«Надо же, – отметила про себя Фанни, – она сказала "театральная шлюха" и «клеиться». Раньше я никогда от неё не слышала ни жаргонных словечек, ни грубых выражений. В её устах подобное отклонение от нормы равнозначно грубому жесту. Грубый жест в такую погоду… Совсем странно».
– Чем бы нам заняться до ужина?
Джейн, сохраняя позу просительницы у ног Фанни, подняла голову.
– Не хотите ли съездить в город попить чаю у кондитера? Обратно можно было бы вернуться пешком…
– О! – Фанни изобразила на лице ужас.
– Что? Нет? Вы же полнеете, Фанни.
– Я всегда полнею, когда жарко, а у меня при этом в кошельке больше десяти тысяч франков. Вам ведь хорошо известно, как у нас обстоит дело с «порядком и прогулками», чтобы знать: возможностей похудеть у меня всегда хватает.
– О да… Хотите, я помою вам голову? Нет, не хотите. Хотите, мы надавим соку из оставшихся от обеда крыжовника и смородины? Горсть сахарного песка, немного ликёра, польём этим соком позавчерашний савойский пирог, чтобы он пропитался, подадим отдельно сливки в горшочке и получим на ужин ещё одно блюдо, совершенно бесплатно.
– Это отдаёт семейным пансионом, – сказала Фанни с отвращением. – Я не люблю обновлённых блюд.
– Как вам угодно, дорогая Фанни! Да убережёт вас Господь от семейных пансионов, где я действительно научилась множеству полезных вещей…
Этот мягкий упрёк, похоже, подействовал на Фанни, и она, опершись о плечи Джейн, встала.
– В конце концов, – воскликнула она, – сливки, сок крыжовника… Ладно, пусть будет так! Но при одном условии, Джейн…
– Я вся внимание…
– Приготовление этой кулинарной драгоценности вы возьмёте на себя. А я черкну пару слов Фару, сейчас только пойду поднимусь наверх, обольюсь холодной водой…
