— Милли, — сказала ее мать, — позволь представить тебе лорда Фицхью. Лорд Фицхью, это моя дочь.
Боже милостивый, это был он. Этот умопомрачительно красивый молодой человек и был новым графом Фицхью.
Милли пришлось поднять глаза, и она робко встретила твердый взгляд синих глаз лорда Фицхью. Они пожали друг другу руки.
— Мисс Грейвз, — произнес он.
Ее сердце бешено колотилось в груди. Она не привыкла к столь пристальному и нераздельному вниманию со стороны мужчины. Ее мать была заботливой и внимательной. Но отец лишь изредка заговаривал с ней, одним глазом продолжая заглядывать в газету.
Лорд Фицхью, однако, полностью сосредоточился на ней, словно она была самой важной персоной из всех, кого он прежде встречал.
— Милорд, — пробормотала она, остро чувствуя, как запылали ее щеки при виде совершенных скульптурных черт его лица.
Сразу после представления объявили, что обед подан. Граф предложил руку миссис Грейвз, и Милли, страдая от зависти, оперлась на руку полковника Клементса.
Она взглянула на графа. Он как раз посмотрел в ее сторону. На мгновение их глаза встретились.
Кровь закипела в ее жилах. Тревожное волнение охватило ее, она едва не лишилась сознания.
Что с ней такое? Миллисент Грейвз, необычайно застенчивая, покладистая девушка, всегда хорошо владевшая собой, ни разу в жизни не испытывала ничего подобного. Она даже никогда — упаси Бог! — не читала романов Бронте. Почему же она внезапно почувствовала себя похожей на одну из младших дочерей Беннета? На этих хихикающих легкомысленных девиц, совершенно неспособных контролировать себя? Смутно она осознавала, что ничего не знает о графе, о его натуре, чувствах или характере. Что ведет себя крайне глупо и легкомысленно, ставя повозку впереди лошади. Но буря, бушевавшая у нее в душе, не утихала, словно действовала по собственной воле.
Когда они вошли в столовую, миссис Клементс сказала:
— Какой великолепный стол! Не правда ли, Фиц?
— Совершенно с вами согласен, — ответил граф.
Полное имя его было Джордж Эдуард Артур Гренвилл Фицхью — родовое имя и титул были теми же. Но очевидно, те, кто хорошо его знал, называли его Фиц.
«Фиц… — Ее губы и язык неслышно поиграли с этими звуками. — Фиц».
За обедом граф предоставил поддерживать разговор в основном полковнику Клементсу и миссис Грейвз. Он так застенчив? Или все еще подчиняется правилу, что дети должны быть видны, но не слышны? Или просто воспользовался возможностью оценить своих вероятных будущих родственников — и вероятную будущую жену?
Правда, он вроде бы не изучал ее. Не то чтобы он имел такую возможность. Их разделяла огромная трехъярусная семисекционная серебряная ваза, полная орхидей, лилий и тюльпанов, стоявшая посреди стола, закрывая обзор.
Сквозь сплетение стеблей и лепестков Милли удавалось заметить иногда мелькавшую время от времени на его губах улыбку, адресованную миссис Грейвз, сидевшей слева от него. От каждой такой улыбки у Милли начинали гореть уши. Но чаще всего взгляд графа был устремлен в сторону ее отца.
Состояние семьи Грейвз сколотили дед Милли и ее дядя. Когда фамильный сундук начал наполняться, отец девушки был достаточно юн, чтобы поступить в Харроу. Он приобрел необходимые манеры, но, не отличаясь от природы живостью нрава, не имел того внешнего лоска и утонченности, на которые рассчитывали его родичи.
Теперь он сидел во главе стола, не будучи ни напористым дельцом, охотно идущим на риск, как его покойный отец, ни одаренным расчетливым предпринимателем, как покойный брат. Он был скорее исправным хранителем навязанного ему богатства и имущества. Едва ли впечатляющим образцом мужчины.
И все же этим вечером именно он приковал к себе внимание графа.
Позади него на стене висело большое зеркало в роскошной раме, в котором удачно отражалась вся компания, сидевшая за столом. Милли иногда смотрела в это зеркало, представляя себя сторонним наблюдателем, фиксирующим для чего-то отдельные моменты частной трапезы. Но этим вечером зеркало особенно притягивало ее взгляд, потому что граф сидел на противоположном конце стола рядом с ее матерью.
Милли отыскала его в зеркале. Их глаза встретились.
Он смотрел вовсе не на ее отца. С помощью зеркала он разглядывал ее.
В разговорах с дочерью миссис Грейвз много распространялась о тайной стороне брака — она не хотела, чтобы суровая правда жизни явилась для Милли ошеломляющей неожиданностью. То, что происходит между мужчиной и женщиной за закрытыми дверями, обычно заставляло Милли относиться к представителям противоположного пола с опаской. Но внимание графа вызывало только огненный вихрь внутри — сладкую дрожь и ощущение полного счастья.
Если они поженятся… и если останутся наедине…
Милли покраснела.
Но она уже знала: возражать она не будет.
С ним она была согласна на все.
Едва джентльмены присоединились к дамам в гостиной, как миссис Грейвз объявила, что Милли будет играть для собравшихся.
— Миллисент превосходно играет на фортепиано, — уточнила она.
В кои-то веки Милли была бесконечно рада продемонстрировать свои умения — может, ей и недоставало истинной музыкальности, но она обладала безупречной техникой.
Как только Милли уселась перед роялем, миссис Грейвз обернулась к лорду Фицхью.
— Вы любите музыку, сэр?
— Конечно. Очень, — ответил он. — Могу я чем-нибудь помочь мисс Грейвз? Может быть, перевертывать страницы?
Милли взялась рукой за пюпитр. Скамейка была не слишком длинна. Ему придется сесть прямо рядом с ней.
— Пожалуйста, приступайте, — сказала миссис Грейвз.
И вот лорд Фицхью уселся рядом с Милли. Так близко, что его брюки касались оборок ее юбки. От него пахло свежестью и чистотой, как в ясный день в деревне. А улыбка на его лице, когда он пробормотал благодарность, так смутила Милли, что она забыла, что это ей следовало поблагодарить его.
Он перевел взгляд с нее к нотам на пюпитре.
— «Лунная соната». У вас нет чего-нибудь подлиннее?
Вопрос привел ее в замешательство — и одновременно обрадовал.
— Обычно исполняют лишь первую часть сонаты, adagio sostenuto. Но там есть еще две части. Я могу сыграть все полностью, если хотите.
— Буду вам очень признателен.
Хорошо, что она играла автоматически и большей частью по памяти, потому что совершенно не могла сосредоточиться на нотах. Кончики его пальцев слегка касались уголка нотного листа. У него были очень красивые руки, сильные и изящные. Милли представила себе, как он этой рукой сжимает крикетный мяч, — за обедом упоминалось, что он состоит в команде колледжа. Мяч, который он подавал, летел быстро, как молния. Минуя отбивающего, он попадал прямо в ворота под одобрительный рев толпы.
