Женщина вдруг повернулась в сторону Колина, и их взгляды на секунду встретились. Ее лицо выражало такую глубокую печаль, что в Колине загорелась искра любопытства. Кто она? Как оказалась по ту сторону Ла-Манша и почему теперь возвращается назад? Она сказала что-то темнокожему гиганту, который, без сомнения, был ее слугой, и Колину пришло в голову, что, возможно, она жила в какой-то восточной стране, а Восток — совсем неподходящее место для европейской женщины. Она грустно улыбнулась, и Колина вдруг остро потянуло к ней. Ему даже захотелось подойти и заговорить с этой женщиной — на корабле можно не придерживаться строгого этикета и для того, чтобы познакомиться, не обязательно официального представления.
Это задумчивое лицо, несомненно, скрывало увлекательные тайны. Колин даже сделал было шаг в ее сторону, но тут вспомнил, что большинство невыразимо скучных женщин, которых ему приходилось знать, имели вполне привлекательную внешность. Вполне может статься, что за этим прелестным фасадом скрываются лишь глупая болтовня и утомительная манерность. Колеблясь между желанием познакомиться и осторожностью, барон вдруг увидел, что корабль уже приближается к докам.
— Пошли собираться, — бросил он Реддингсу, уже спускаясь по трапу на нижнюю палубу.
В укрытой высоким берегом бухте ветер потерял свою силу. Темнокожий гигант и женщина остались наверху. Мужчина плотнее закутался в плащ, а женщина подставила лицо водным брызгам, словно наслаждаясь соленой влажностью воздуха.
— Ну вот, Ферек, я и дома. — В тихом голосе незнакомки звучали нотки сарказма.
Гигант смотрел на береговые домики Дувра, и в его глазах читалось разочарование. Мимо пролетела чайка, он оценивающе проследил за ней глазами: не сгодится ли на жаркое?
— Когда я уезжала отсюда семь лет назад, — продолжала женщина, — у меня был муж, деньги, шестеро слуг и сундуки, полные модных нарядов. А возвращаюсь я ни с чем.
— У вас есть я, госпожа, — пробасил гигант. Он говорил по-английски с сильным акцентом.
— Это верно, — подтвердила она потеплевшим голосом. — Но боюсь, что тебе не понравится Англия, Ферек.
Как странно он выглядит в этих узких брюках и сюртуке.
— Не будет же здесь хуже, чем там, откуда вы меня увезли.
С этим Эмма Таррант не могла не согласиться. Она его спасла от ужасной участи.
— Вот только дождь этот мне не нравится, — жалобно добавил Ферек.
Эмма засмеялась:
— Я тебя предупреждала: в Англии часто идет дождь, и климат у нас холодный.
— Ваша правда, — признал слуга, голос его звучал уныло.
Эмма неотрывно смотрела на берег, радуясь знакомым картинам: домам с остроконечными крышами, аккуратным зеленым кустарникам и деревьям, типично английской карете с отличительным гербом, в которую была впряжена пара лошадей. Видимо, она дожидалась кого-то из пассажиров с их корабля.
Семь лет ее не было дома, всего семь лет, а кажется, что за это время прошла целая жизнь. Может быть, не стоило сюда возвращаться? Вряд ли кто-нибудь будет рад ее возвращению, и уж наверняка никто не заколет тельца по случаю возвращения блудной дочери.
Собственно говоря, она и не собиралась возвращаться к прежней жизни. Ей просто хотелось жить в стране со знакомыми ей обычаями, говорить на родном языке, хотелось не чувствовать себя чужестранкой. Она так мало просит от жизни. Неужели ей и в этом будет отказано?..
Матросы бросили на берег швартовы и приготовили сходни. Док кипел жизнью.
— Пошли за вещами, Ферек, — сказала Эмма.
Спустя какое-то время она, поднимаясь вновь на верхнюю палубу, столкнулась с высоким джентльменом, которого сопровождал камердинер. Потертые чемоданы Эммы загородили тем дорогу, и на секунду Эмма оказалась прижатой к борту корабля проходившим мимо нее мужчиной. Она подняла на него глаза, собираясь сказать что-нибудь вроде: «Нельзя ли поосторожнее?», и их взгляды встретились.
На нее в упор смотрели необыкновенного, почти сиреневого цвета глаза, несомненно, обладающие огромной притягательной силой. Ей показалось, что их владелец стремится заглянуть внутрь нее, чтобы найти там что-то для себя очень важное. Эмма не могла отвести глаз. Этот ищущий взгляд нашел в ней отклик, словно она тоже давно искала того же. Ее губы приоткрылись от удивления, а сердце затрепетало.
Колину Уэрхему вдруг захотелось поцеловать незнакомку. Ее близость возбуждала, изумленный взгляд ее умных глаз интриговал. Это было так просто — наклонить голову и прильнуть к ее губам. Его опьянила одна мысль об их мягкой покорности.
Но тут темнокожий гигант вдруг убрал чемодан, который мешал Колину пройти.
— Что с вами, госпожа? — спросил он, увидев, что его хозяйка не трогается с места.
Женщина встрепенулась:
— Ничего, Ферек, со мной все в порядке. Спасибо.
— Прошу прощения, — сказал Реддингс и поспешил наверх.
Колин на секунду задержался. Ему хотелось заговорить с этой женщиной. Внутренний голос кричал, что он горько пожалеет, если даст ей уйти, но здравый смысл твердил, что это вздор, наваждение.
Реддингс нагнулся над открытым люком:
— Подать вам руку, милорд?
Неделю спустя Эмма сидела в гостиной Барбары Ремплинг за партией виста и размышляла, какую карту ей сбросить. Вопрос это был немаловажный, поскольку весь последний год она жила лишь на то, что ей удавалось выиграть за карточным столом. Семерку треф? Или бубновую девятку? Ее противница играла очень плохо, но самоуверенность никогда не ведет к добру. Именно самоуверенность погубила ее покойного мужа Эдварда, который всегда надеялся, что следующая сдача карт или поворот рулетки принесет ему удачу. Таким образом, он спустил все немалое состояние Эммы. Бедный Эдвард! Какая глупая смерть! И все карты… Умереть от ножа из-за карточного спора…
Эмма положила на стол отобранную ею карту. Пока ее противница обдумывала свой сброс, она подняла глаза и встретилась взглядом с хозяйкой дома Барбарой Ремплинг. Она совсем недавно познакомилась с этой женщиной, но у нее было чувство, что они давние подруги. У Барбары тоже когда-то был муж, который был влюблен не в жену, а в карты. Когда, окончательно увязнув в долгах, он пустил себе пулю в лоб, не оставив жене никаких источников дохода, она открыла сей добропорядочный игорный салон в собственном доме. Эмма хорошо знала подобные заведения. Она была даже благодарна Барбаре. В клубы, где мужчины играли по крупному, ей доступа не было, и она могла существовать только благодаря людям, подобным Барбаре.
Единственным наследством, которое ей оставил Эдвард, помимо долгов и разочарований, было искусство карточной игры. Под его руководством Эмма научилась играть во многие азартные игры и даже, к своему удивлению, обнаружила у себя талант. Эдвард просто бесился оттого, что, обладая незаурядным мастерством, она упорно отказывалась зарабатывать деньги за карточным столом. В последние дни перед его смертью ей все-таки пришлось играть в карты, чтобы хоть как-то возместить его непрерывные проигрыши. Они с Эдвардом неуклонно катились к полному разорению, которое предотвратила только его смерть…
