дебри и буреломы глухого леса пробиралась женщина. Возраст её трудно было определить, так как седые лохмы свисли неряшливо на лицо, частично скрывая его. Время от времени она одной рукой пыталась убрать непослушные пряди под видавший лучшие времена дырявый плат, но и тогда лицо не спешило сообщить о возрасте, так измазано оно было и темно от загара.
Многослойная одежда её была из грубой шерстяной ткани, войлока и кожи. Подолы рубахи и запоны изодрались и лоскуты волочились по земле, иногда вовсе отрываясь и повисая на колючих кустах. Ноги были обуты в такие рваные поршни, что было ясно, что прослужат они своей хозяйке лишь недолгое время.
Женщина очень устала. Она едва держалась на ногах, часто спотыкалась о перегораживающие путь стволы поваленных деревьев.
Одной рукой она прижимала к груди свёрнутую шкуру какого-то животного. Похоже, волка или собаки. Вдруг из свёртка послышался громкий плач младенца. Недовольный и требовательный. Женщина замедлила шаг. Время подумать о пропитании. И своём, и ребёнка. Она пошла дальше уже медленнее, внимательно выискивая в траве нужные ей приметы. Нашла заячью тропку, осмотрела изгрызанную кору деревьев, свежим помёт, выбрала подходящий участок, положила свёрток на муравчатый пригорок неподалёку, и быстро соорудила из тонких прутиков несколько силков для животных.
Стало смеркаться. Женщина пошла далее, теперь уже выбирая подходящее место для ночлега. Вот старый коренастый дуб с дуплистый стволом. Она накидала между его торчащих корней коры и еловых веток, легла на бок, головой у изъеденного временем и насекомыми ствола, прижала к себе ребёнка. Малыш вновь заплакал. Женщина стала что-то быстро нашёптывать и напевать. Ребёнок постепенно затих.
Наступила ночь, тихая и не слишком тёплая, но это не очень беспокоило уставшую путницу. Её худощавое, но крепкое тело не было избаловано комфортом и почти не реагировало на лесную сырость и прохладу.
Полная луна залила округу жёлто-голубым светом, создавая причудливые тени от веток и стволов деревьев. Лес наполнился особыми звуками. Но и они женщину не тревожили. Вскоре она уснула. Ветер шумел в кронах деревьев, ночные птицы оглашали окрестности своим пением, некрупные животные старались добыть себе пропитание — все эти еженочные хлопоты лесных обитателей не прерывали сна. Но время от времени она резко открывала глаза и внимательно вглядывалась в темноту. Вот спрыгнула совсем рядом на землю рысь. На секунду пересеклись взгляды — человеческий и кошачий. Рысь отвела свой, осторожно обошла лесных гостей и скрылась в кустах. Незадолго до полуночи пробегала волчица, остановилась в нескольких саженях от людей, понюхала тревожно воздух и прошмыгнула дальше. Женщина вновь закрыла глаза.
На рассвете стало понятно, что путница больна. Её глаза лихорадочно блестели, а без того загорелые и обветренные щеки пылали багровым румянцем. Она с видимым усилием встала, взяла ребёнка на руки. Малыш вяло захныкал. Женщина нахмурилась. Без сомнения, ребёнок погибал от голода и жажды. Она почистила тело малыша широкими листьями лопуха, затем направилась к вчерашним ловушкам. Одна из них сделала своё дело. Тушку зайца женщина почти равнодушно заткнула за пояс. Очевидно, не заяц был целью охоты.
Внезапно она остановилась, вытянулась, подняла голову, набрала полные лёгкие воздуха и завыла протяжным волчьим воем. Затем долго стояла, прислушиваясь. Через какое-то время ей ответил такой же протяжно-тоскливый, но далёкий вой. Женщина больше не выла. Ей нужно было знать местоположение логова ночной волчицы, и она его узнала. А теперь надо ждать. Ждать, когда волчица уйдёт на охоту. А волчат она постарается добыть для своих целей. Во всяком случае, один волчонок ей точно бы пригодился.
Когда солнце достигло нужной высоты, путница отправилась на поиски волчьего логова. И она его довольно быстро нашла. Взрослых волков не было видно, а волчата, как водится, попрятались. Но да ничего, свежая тушка зайца их быстро выманит из всех укрытий. Она знает, как всё надо сделать.
Действительно, вскоре двухмесячный щенок, визжа и кусаясь, норовил вырваться из её крепких рук, ну да она его быстро усмирила. Потом быстро пошла прочь.
Вскоре наткнулась на неширокий лесной ручей. Женщина жадно попила воды, умылась. Поколебалась немного, дать или нет этой же воды малышу. Сдержалась. Теперь есть лучший вариант для подкрепления его сил.
Женщина понимала, что волки возьмут её след и поэтому сняла поршни и онучи и долго шла по щиколотку в холодной воде ручья. Так на некоторое время можно сбить волков со следа.
Всё. Теперь пора ей исполнить свой долг. Женщина постаралась всё положенное сделать быстро. Вместо материнского сосца — мизинец, вместо молока — кровь волчонка. Малыш жадно сосал её мизинец, а она пускала тонкую струйку по своему пальцу ему в рот. Получилось! Женщина почти ликовала. Малыш жадно пил, кровь пузырилась у него на губах, а глазки блестели оживлённо и с интересом.
Наелся.
Женщина быстро соорудила из подручных материалов столбик, на него уложила голый череп волчонка по направлению к восточной стороне, завязала ему глазные впадины длинным куском его же шкуры, положила лапу под череп, при этом непрерывно что-то нашёптывая — это должно угасить желание волков мстить за своего детёныша.
Когда всё было готово, она услышала рвотные звуки. Перепуганно обернулась к ребёнку. Того рвало кровью. Она схватила его на руки, пытаясь изменением положения дитя остановить процесс. Но оказалось бесполезно. Маленького сотрясала одна судорога за другой, до тех пор, пока последняя капля крови не вышла из его организма. Потом он заплакал тихо и обижено.
Женщина впервые испугалась. Она поняла, что времени у неё почти не осталось. И побежала.
Вскоре вся семья из рода Видборичей собралась в избе за завтраком. Девушки спустились из своей горницы под неодобрительные взгляды отца.
— Спите долго, — буркнул он.
Ярина и Тиша виновато опустили головы, смирно прошли на свои места. После краткой молитвы все приступили к трапезе.
— Да они опять жгли лучины до поздней ночи, — чуть насмешливо продолжил прерванную было тему брат Лан.
— Мы пряли, — робко возразила Тиша, за что и получила несильный щелчок по лбу от матери.
— Ягода калина сама себя хвалила: я-де с мёдом хороша. Видела я вашу пряжу. У Ярины хоть что-то получается, а тебе, Василиса, должно быть совестно! — Домна возмущённо обернулась к старшей дочери. — Какова пряха, такова и рубаха. Ладно, что мать одевает, а если бы свои наряды носила, стыдно людям в глаза смотреть было бы.
— А пускай на свои рубахи смотрят!
Домна от таких дерзостей застыла с крынкой в руках, не дойдя до стола. Девочки ещё ниже склонили свои повинные
