Они вышли из экипажа и направились в кабинет директора. Бабушка отметила приезд внука в специальном журнале, а слуга тем временем понес его дорожный сундук в Длинную спальню.
— Обещай, что больше не будешь драться, — сказала бабушка.
— Обещаю, — кивнул Джаррет, потупившись.
Он, конечно, солгал, — но и что из того? Разве что-нибудь вообще имело для него значение?
— Вот и умница! — Бабушка улыбнулась. — А Оливер приедет завтра, — добавила она. — С его приездом тебе станет легче.
Джаррет прикусил язык, чтобы не сказать грубость. Оливер пытался за ним присматривать, но не мог же он постоянно следовать за ним по пятам… Кроме того, Оливер, которому было уже шестнадцать лет, проводил почти все время в грустных раздумьях или же пьянствовал с приятелями.
— А теперь поцелуй бабулю и скажи «до свидания». — Бабушка снова улыбнулась.
Джаррет послушно сделал то, о чем она просила, и направился к лестнице. Едва он вошел в Длинную спальню и услышал за спиной щелчок дверного замка, как к нему подошел мерзавец Джон Платт, который тотчас же начал обыскивать его сумки.
— Что ты привез нам на этот раз, Мордашка?
Джаррет терпеть не мог прозвище, которое приклеил ему Платт. В свои семнадцать этот парень был на целый фут выше его ростом и во много раз зловреднее.
Отыскав завернутый в бумагу яблочный пирог, Платт откусил из самой середины здоровенный кусок. Джаррет же наблюдал за ним, стиснув зубы.
— Что такое? Ты даже не собираешься на меня замахнуться? — спросил Платт, помахав пирогом перед носом мальчика.
А какой смысл? Платт с дружками снова изобьют его, и у него лишь возникнут новые проблемы.
— Терпеть не могу яблочный пирог, — солгал Джаррет. — Наша кухарка добавляет в него собачью мочу!
Платт с усмешкой пожал плечами и бросил пирог одному из своих придурковатых дружков. Затем снова запустил руки в его сумку.
— А что у нас здесь? — спросил он, обнаружив позолоченный футляр с игральными картами, которые подарил Джаррету отец на день рождения.
Джаррет невольно вздрогнул — он-то надеялся, что хорошо спрятал карты. Он привез их в школу, так как хотел, чтобы хоть что-то напоминало ему о родителях. И на сей раз сохранять спокойствие было гораздо труднее.
Стараясь придать голосу безразличие, Джаррет проговорил:
— Не знаю, что ты собираешься с ними делать. Ты ведь не умеешь играть, верно?!
— Что ты сказал, молокосос?! — заорал Платт. Схватив Джаррета за галстук, он с такой силой дернул за него, что едва не задушил мальчика.
Тут к ним подбежал Джайлс Мастерс, сын виконта и брат лучшего друга Оливера. Выкрутив руку Платта, он проворчал:
— Оставь парня в покое, ясно?
Восемнадцатилетний, Мастерс был очень высок и славился сильнейшим ударом с левой.
— Или что?! — не унимался Платт. — Что он мне сделает? Может, пристрелит меня, как его братец пристрелил отца, чтобы завладеть наследством?
— Это грязная ложь! — закричал Джаррет, сжимая кулаки.
Но Мастерс тут же положил ладонь на плечо мальчика, останавливая его. Взглянув на Платта, он с угрозой в голосе проговорил:
— Прекрати провоцировать парня. И верни ему карты, не то я разукрашу твою физиономию.
— Ты не рискнешь, — заявил Платт. — Не станешь напрашиваться на неприятности накануне выпускных экзаменов. — Он перевел взгляд на Джаррета. — Так вот что я тебе скажу, Мордашка… Если хочешь получить свои карты обратно, сыграй со мной в пикет. У тебя ведь есть деньги, чтобы поставить на кон?
— Брат не разрешает ему играть на деньги, — сказал Мастерс.
— Ах, как это мило, не правда ли? — ухмыльнулся Платт. — Мордашка делает лишь то, что говорит ему старший братец.
— Послушай, Платт…
— У меня есть деньги, — вмешался в разговор Джаррет. Он научился играть в карты, когда еще сидел у отца на коленях, и хорошо поднаторел в этом деле. — Я тебя обыграю, — добавил он, выпятив грудь.
Взглянув на него с удивлением, Платт уселся на пол и рассортировал карты, отобрав тридцать две для игры в пикет.
— Ты уверен, что тебе следует играть? — спросил Мастерс у мальчика, когда тот уселся на пол напротив своего заклятого врага.
— Абсолютно уверен, — ответил Джаррет.
Час спустя он отыграл свою колоду. Два часа спустя выиграл у Платта пятнадцать шиллингов. А к утру, к огромному разочарованию дружков Платта, он выиграл у него пять фунтов.
После этого уже никто не называл его Мордашкой.
Лондон
Март 1825 года
За девятнадцать лет, прошедших с той судьбоносной ночи, Джаррет стал на целый фут выше, научился драться — и продолжал играть на деньги. Теперь он этим жил.
Правда, сегодня карты должны были его просто развлечь. Сидя за столом в кабинете лондонского дома бабули, он разложил очередные семь рядов.
— Как можно играть в карты в такое время? — сказала его сестра Селия, сидевшая на диване.
— Я не играю, а раскладываю пасьянс, — ответил Джаррет.
— Дорогая, ты же знаешь нашего Джаррета, — вмещался их брат Гейб. — Ему нет покоя без карточной колоды в руках.
— Лучше сказать, ему нет покоя, если он не выигрывает, — заметила Минерва, другая сестра.
— Значит, в данный момент ему точно нет покоя, — подытожил Гейб. — В последнее время он постоянно проигрывает.
Джаррет невольно поморщился. В последнее время он действительно проигрывал, и это стало серьезной проблемой, ибо только выигрыши позволяли ему жить на широкую ногу. Гейб же явно насмехался над ним, напоминая об этом.
— Нельзя все время выигрывать, если не жульничаешь, — заметила Минерва.
— Я никогда не жульничаю! — решительно заявил Джаррет, и это была чистейшая правда — просто он обладал почти сверхъестественной способностью отслеживать путь каждой карты.
— Не жульничаешь? — переспросил Гейб с язвительной усмешкой. — Наверное, этого не происходит только в тех случаях, когда ты проигрываешь.
— Хватит препираться! — воскликнула Селия, и ее карие глаза наполнились слезами. Она бросила взгляд на дверь и тихо добавила: — Как вы можете ссориться, когда бабуля, возможно, умирает?
— Бабуля вовсе не умирает, — возразила Минерва, известная своей практичностью. Она была на четыре года младше Джаррета и не обладала склонностью к драматизму — разве что в готических романах, которые писала. К тому же Минерва, знавшая бабушку гораздо лучше, чем их младшая сестра Селия, была абсолютно уверена: бабуля просто не могла умереть, а ее «болезнь» являлась очередной уловкой, к которой она прибегла, чтобы заставить их ходить по струнке.
