Когда Германа остановилась перед девушкой, та вопросительно глянула ей в лицо.
– Твой брат Филипп… – проговорила наставница с неожиданным волнением в голосе, – он умер.
Когда с ее тонких бескровных губ сорвались эти слова, она перекрестилась.
Удивленная известием Грей не сводила глаз с Германы, но потом опомнилась и тоже осенила себя крестным знамением.
Филипп мертв. Сердце странно сжалось, но больше она ничего не почувствовала. Отсутствие глубокого волнения могло бы считаться нехристианским отношением к прискорбному событию, но этому она нашла объяснение. Грей плохо знала своего сводного брата, потому что он был гораздо старше ее, а скудные воспоминания о нем девушка всегда связывала с болью.
Грей нечасто видела Филиппа, который служил сначала пажом, затем оруженосцем у соседнего барона. Однако редких встреч было достаточно, чтобы начать испытывать неприязнь к шумному мальчишке-сквернослову. Он безжалостно дразнил ее из-за «метки дьявола» и подстраивал жестокие каверзы, как только удавалось застать девочку врасплох и когда поблизости не было ее матери.
Да простит ее Господь, но Грей не могла отыскать в памяти ни одного воспоминания, не отзывавшегося бы застарелой болью, хотя она и не видела брата девять, а то и десять лет. Филипп был ей чужим, а теперь навсегда таковым и останется. И все-таки она будет молиться за упокой его души.
– Твой отец требует, чтобы ты присутствовала на похоронах, чтобы брат твой был погребен подобающим образом, – продолжала Германа надтреснутым голосом, и глаза ее увлажнились.
Необычное поведение строгой наставницы удивило Грей. Она даже не подозревала, что Германа способна на какие-то иные чувства, кроме гнева и недовольства.
– А так как ты теперь единственная надежда отца на то, что в вашей семье может появиться наследник по мужской линии, – продолжала Германа, – то вряд ли ты к нам когда-нибудь вернешься.
Уехать из Арлеси? Навсегда? Грей взглянула на потрясенное лицо своей наставницы, сердце девушки замерло, руки разжались, и истерзанный букет с тихим шорохом упал на холодные камни.
Ее молитвы были услышаны. Ее освободят от принудительных обязательств. Но через мгновение мимолетная улыбка исчезла с лица девушки. Почему Господь ждал последнего момента, чтобы явить свою милость и исполнить ее желание? Не испытывал ли он ее? Не…
– Ты должна ехать немедленно, – сказала Германа. – Я прикажу упаковать твои вещи и отправить их тебе позднее.
– Мне надо переодеться, – прошептала Грей, разглаживая складки своего подвенечного одеяния.
– Задерживаться нельзя, – отрезала наставница. – Ты должна ехать сейчас же, чтобы добраться домой до наступления темноты.
Грей не собиралась спорить, только кивнула и, подобрав юбку, не произнося ни слова, прошла мимо Германы. Дрожа от волнения, она подошла к рыцарю, доставившему послание.
Этот худощавый человек был гораздо старше, чем казалось на расстоянии. Видно, ему было уже за сорок, и каждая морщина на суровом лице еще больше подчеркивалась худобой.
– Леди Грей, – заговорил посланник. – Я сэр Уильям Ротвильд, лорд Сулльский, вассал барона Эдуарда Чарвика.
В его взоре Грей уловила холодность, о причине которой не стала гадать, хотя нельзя было не заметить жесткий блеск его глаз. Склонив голову, Грей сжала руки перед грудью:
– Сэр Уильям…
– Отправимся в путь, – он взял ее за локоть. – Ваш отец ждет вас в Медланде.
В последний раз оглянувшись назад, Грей не остановила взгляда на Германе, а быстро посмотрела на аббатису. На этот раз сомнений не оставалось: лицо женщины озарилось улыбкой.
С метлой в одной руке и с тряпкой в другой, Грей остановилась передохнуть и критическим взором окинула холл. Благодаря ее неустанным трудам и усилиям, за прошедший месяц замок претерпел много изменений внутри и снаружи, но нигде перемены к лучшему не были столь разительны, как здесь, в главном холле.
Исчезла гнилая солома, покрывавшая пол прежде. Грей приказала выкинуть ее в первый же день по приезде в Медланд. Теперь пол был устлан свежим тростником, пахнувшим травами. Выметена паутина, скопившаяся в ужасающих количествах, вытерт толстый слой пыли. Темные матерчатые занавески на окнах, через которые проникали лишь холодные сквозняки, заменены промасленным полотном, пропускавшим рассеянный дневной свет. Столы и скамьи, готовые вот-пот рухнуть под весом мужчины, отремонтированы, но они не выглядели лучше, несмотря на все старания Грей. Даже старые, потрепанные гобелены были за эти дни починены и вычищены.
И все же Грей с печальным вздохом вынуждена была признать, что, сколько бы она ни трудилась, Медланд никогда не будет выглядеть великолепно. Но, по крайней мере, сейчас он хоть стал пригодным для жилья. И благодарить за это следовало слуг – без их помощи ей не удалось бы привести в порядок запущенный замок, несмотря на всю решительность.
Со стороны Грей потребовалось большое терпение и постоянное проявление интереса к причинам столь удручающего состояния отцовского жилища, прежде чем люди начали говорить с ней откровенно. Отбросив, наконец, суеверные опасения насчет дьявольского пятна на виске девушки, они рассказали ей, что происходило во владениях барона за последние годы.
Четыре года тому назад барон доверил управление Медландом своему любимому сыну Филиппу, и из этого не получилось ничего хорошего. Не заботясь о благополучии народа, жившего на землях отца, молодой лорд швырял на ветер и время, и деньги.
На второй год его упущения привели к тому, что уменьшились запасы продовольствия для обитателей замка. Тогда он забрал припасы и зерно, хранившиеся для посевов у жителей деревень. Это привело к обнищанию ранее зажиточных крестьян, и зимой их настиг голод.
Филипп был жестоким хозяином; назначал ужасные наказания за малейшие провинности и пользовался своей властью, чтобы заполучить для постельных утех девушек из замка, а также деревенских женщин. Шепотом передавались слухи о том, что в своей жестокости он не останавливался и перед смертоубийством, если кто-то вызывал его недовольство, и что именно так отдала Богу душу покойная жена молодого господина.
Грей предпочла не слишком вдаваться в эти горестные подробности: уж слишком тягостны они были. Она с жаром принялась исправлять недостатки и устранять акты несправедливости, что, прежде всего, и привлекло на ее сторону простых людей. Пришлось набраться смелости, чтобы открыть закрома отцовских кладовых и раздать большую часть зерна крестьянам, но она сделала это. Барон и его приближенные были недовольны, но никто не выступил против Грей открыто.
