– В любом возрасте трудно быть уверенным в завтрашнем дне, – возразил Брук, думая о покойной Маргарет, которая еще недавно делила с ним ложе. Ее шаги, голос и нервное покашливание до сих пор звучали у него в ушах.
– Я знаю. Но в мои годы – особенно. А когда меня не станет, вся ответственность падет на твои плечи.
Мистер Фергюсон поставил бокал с портвейном на стол и впился взглядом в бархатные, задумчивые, как бы глядящие внутрь себя, карие глаза сына. Тот отвел взгляд.
– Конечно – в какой-то мере.
– В огромной мере, Брук. Управление производством. Процветание наших фабрик и непрерывность производственного процесса. Поддержание дома в хорошем состоянии. Благополучие твоих тети и дяди, если они меня переживут. И многое, многое другое. Когда-то я надеялся, что Маргарет станет твоей помощницей.
– Как-нибудь справлюсь.
– Я не хочу, чтобы ты "как-нибудь справлялся". Мне нужно быть уверенным в будущем – твоем и всего, что мне дорого. Ты должен твердо стоять на ногах. Не скрою: кое-что в твоем браке с Маргарет принесло мне разочарование.
Портвейн придал Бруку храбрости, сгладил внутренние противоречия, помог забыть о былых поражениях.
– Я знаю. Но не ты один был разочарован. Мы с Маргарет тоже.
Снова взяв бокал, мистер Фергюсон подошел к незанавешенному окну. Отсюда ему было видно, как скользит газовый свет по лужайке, покрытой пожухлой, еще прошлогодней травой, и по мокрой листве лавров и рододендронов.
– Как бы я ни восхищался Маргарет, – снова заговорил мистер Фергюсон и смахнул с жилета крошку-другую. Он принадлежал к тем людям, которые подразумевают больше, чем произносят их уста. – Как бы я ни восхищался Маргарет… Она была настоящая леди и принесла в наш дом дух аристократизма, которого ему недоставало. Зачем скрывать? Мы – умные, образованные люди, но у нас нет корней, нет связей в высшем обществе. Для всего этого нужно время. Конечно, нас принимают везде, где только стоит бывать, – он обернулся и встретил тоскливый взгляд сына. – Но когда я заметил, что ты проявляешь к ней интерес, я подумал, что это превосходная партия. Старинный чеширский род со связями во всем графстве. Я надеялся, что твой сын…
– Вчера ее братец вел себя по-хамски, – пожаловался Брук. – Все время делал гнусные намеки: как будто…
– Пусть у тебя не болит голова из-за Дэна. Пьянство доведет его до работного дома. Казалось бы, можно было ожидать некоторой благодарности… Не обращай внимания, Брук. Как только начнутся скачки, он забудет о своем безутешном горе.
– Кажется, даже его мать считает, что Маргарет была здесь несчастна. Я знаю, папа, вы с Маргарет изредка ссорились, но эта женщина утверждает, будто ей всегда было плохо в нашем доме.
– Ну, знаешь, было бы чересчур – требовать, чтобы они признали очевидное, а именно, что Маргарет была крайне болезненной женщиной, которой не следовало выходить замуж. Разве я не прав? Боюсь, что через десять лет Мод станет такой же.
Брук обвел глазами просторную, немного мрачноватую гостиную. Его взгляд упал на собственное отражение в зеркале над камином, потом натолкнулся на любимое кресло Маргарет, и Брук на мгновение представил ее сидящей в этом кресле – с тугим узлом черных волос, черными глазами и нежными, всегда немного влажными руками.
– Я не удивлюсь, если мы больше никогда не увидим никого из Мэссингтонов, – произнес Брук, нервно покусывая заусеницу. – Все это так несправедливо. В душе они снобы – все до единого.
– Ну и пусть катятся. Это даже к лучшему. Когда ты снова женишься, тебе будет неприятно встречаться с ними.
– Когда я женюсь? – Брук издал нервный смешок: такая мысль, да еще прямо высказанная, застигла его врасплох. – Если я женюсь…
Фредерик Фергюсон повернулся к сыну.
– Я хочу, чтобы ты женился, Брук. И поскорее.
– Но почему? – портвейн снова подвигнул Брука на вызов.
– Я уже говорил.
– Полагаю, на это потребуется время. Не вижу необходимости спешить.
– Тебе должно быть абсолютно ясно: я хочу, чтобы ты вступил в новый брак.
– У меня нет девушки на примете.
– Неважно. Многие почтут за честь выйти за тебя.
– Ты так думаешь? – с невольным интересом спросил Брук.
– Конечно. Кто же откажется от денег, положения в обществе и доброго, покладистого мужа? Даже чересчур покладистого.
В этих словах слышались отголоски давнего спора, но Брук пропустил их мимо ушей.
– Может быть. Я не знаю.
– Никаких "может быть", мой мальчик. Ты можешь сделать блестящий выбор – и сделаешь его.
Больше в этот вечер ничего не было сказано. Однако зерно упало в землю.
* * *
В пасхальное воскресенье мистер Фергюсон оказался не слишком занят (редкое и не особенно приятное явление), и его бьющая ключом энергия, благодаря которой ему удавалось каждые пять лет удваивать семейный капитал и которая сделала его одним из выдающихся членов либеральной партии, а также потребность извлекать из каждого часа жизни максимальную пользу побудили его вновь коснуться этой темы.
После обеда вся семья собралась в гостиной. Брук исполнял ноктюрны Филда, тетя Летиция клевала носом над тамбурной вышивкой, а дядя Прайди перелистывал ноты сочиненной им утром музыки. Они слишком плотно пообедали, и теперь их разморило – всех, кроме Фредерика Фергюсона, который ел больше остальных. Казалось, у него, как у ребенка, пища немедленно переходит в энергию.
Он несколько минут постоял возле фортепьяно, следя за тем, как пальцы Брука летают по клавишам. Сам мистер Фергюсон не разбирался в музыке, но понимал, что его сын играет так же, как делает все на свете: без особого блеска. Дело не в технике, а в отсутствии темперамента.
По окончании пьесы мистер Фергюсон спросил:
– Ты подумал о том, что я сказал тебе позавчера вечером?
Брук беспокойно оглянулся на тетю с дядей.
– Нет еще.
– А следовало бы. От этого зависит твое собственное благополучие и, косвенным образом, мое.
Брук задумчиво перелистывал ноты.
– Это может подождать.
– Непосредственные действия – да. Но не мысли. Такой шаг требует всестороннего и заблаговременного обдумывания.
– Не понимаю, как можно что-то обдумывать, когда еще никого нет на примете.
– Разве твои друзья не могут с кем-нибудь тебя познакомить?
Его друзья… Считать ли таковыми молодых людей, которые изредка наезжали к ним в гости и чьих сестер он встречал в Атенеуме? Не обращать же, в самом деле, внимание на закутанных в шали дочерей бедняков, работавших на их фабриках!
На выручку пришла тетя Летиция.
– Слушай, Фредерик, дай мальчику поиграть. Не мешай, пожалуйста. Музыка так успокаивает нервы!
