– Тогда заявляю, что я не имею ни малейшей догадки, кто это может быть. Хотя… О, умоляю, скажи мне скорей, Гари!
– Ну, конечно, – ответил он, изумленный ее горячностью. – Я попросил разрешения у Бранкастера просить руки леди Эстер. Результатом этого заявления было некоторое замешательство. Уоррен, в этот момент вдыхавший понюшку табака, удивился настолько, что вдохнул слишком усердно и зашелся в приступе чихания; а его жена, уставившись на брата, как будто не веря собственным глазам, разразилась слезами, воскликнув:
– О Гари, нет!
– Беатриса! – произнес он, мешая смех с досадой.
– Гарет, ты разыгрываешь меня? Скажи мне, что это неправда! Ну, конечно же! Ты никогда не сделаешь предложение Эстер Тиль!
– Но, Беатриса, – попытался он разубедить ее.
– Почему ты относишься к леди Эстер с таким отвращением?
– Отвращение? О нет! Но девушка – девушка? ей, должно быть, не меньше двадцати девяти! – женщина, которая не устроилась за эти девять лет или больше, и никогда никого не привлекла и ее не привлек никто, не имела ни малейшего успеха… Ты, должно быть, потерял разум! Ты должен знать, что стоит тебе только бросить носовой платок… О Боже, как ты можешь такое сделать?
Тут ее супруг решил, что пора вмешаться. Гарет начал выказывать признаки раздражения. Очаровательный парень Гари, с таким хорошим характером, какой только может быть у живого человека, но нельзя же ожидать, чтобы он почтительно терпел осуждение своей сестрой леди, которую выбрал! Как среди всех женщин, только и ждущих предложения красивого баронета с родословной и состоянием, он мог выбрать Эстер Тиль, которая сошла со сцены после нескольких неудачных сезонов, чтобы уступить дорогу своим сестрам, это действительно проблема, сбивающая с толку, но не такая, чтобы Уоррен считал приличным интересоваться. Поэтому он предостерегающе посмотрел на жену и сказал:
– Леди Эстер! Я не особенно с ней знаком, но, по моему, эта молодая женщина ничего особенного собой не представляет. Бранкастер, конечно, принял твое предложение!
– Принял? – произнесла Беатриса, высовываясь из своего носового платка. – Ты имеешь в виду схватил! Представляю, он, должно быть, упал в обморок от потрясения!
– Мне бы хотелось, чтобы ты успокоилась! – сказал Уоррен, раздраженный таким непреклонным поведением. – Поверь, Гари лучше тебя знает, что его устраивает. Он не школьник, а тридцатилетний мужчина. Несомненно, леди Эстер будет ему милой женой.
– Несомненно! – ответствовала Беатриса. – Милой и смертельно скучной. Нет, Уоррен, я не буду молчать. Когда я думаю о всех хорошеньких и жизнерадостных девушках, которые сделали все, что могли, чтобы привлечь его, а он говорит, что сделал предложение скучной особе, у которой нет ни состояния, ни особой красоты, кроме всего прочего до глупости застенчивой и не элегантной! Я – о, да я готова впасть в истерику!
– Ну, если так, Трикси, честно предупреждаю, что вылью на тебя самый большой кувшин воды, какой только смогу найти! – ответил ее брат с неизменной вежливостью. – Ну не будь такой гусыней, дорогая! Ты заставляешь бедного Уоррена краснеть. Она вскочила, схватилась за отвороты его изысканного покроя сюртука из наилучшей синей ткани, тряхнула его, глядя в улыбающиеся глаза сквозь слезы, все еще наполняющие ее собственные.
– Гари, ты не любишь ее, а она тебя! Я никогда не замечала ни малейшего признака того, что она относится к тебе хоть с малейшей благосклонностью. Только скажи мне, что она может тебе предложить? Он поднял руки, чтобы положить их поверх ее рук, снимая их с отворотов.
– Я очень люблю тебя, Трикси, но, знаешь, не могу позволить измять этот сюртук. Мне его сделал Уэстон: один из его шедевров, тебе не кажется? – Он заколебался, видя, что невозможно отвлечь ее внимание, и затем сказал, слегка сжимая ее руки: – Ты не понимаешь? Я думал, ты поймешь. Ты столько раз говорила мне, что мой долг жениться, и, действительно, я знаю, это так, чтобы мое имя не умерло имеете со мной, что было бы, по-моему, очень печально. Если бы Артур был жив… Но после Саламанки я понял, что не могу до конца моих дней продолжать жить в одиночестве. Поэтому…
– Да, да, но почему эта женщина, Гари? – потребовала она. – У нее ничего нет!
– Напротив, она хорошего происхождения, у нее хорошие манеры, и, как сказал Уоррен, милый характер. Я надеюсь, что могу предложить ей не меньше, и мне хотелось бы иметь больше. Но не могу. Слезы снова набежали ей на глаза и пролились.
– О, мой самый любимый брат, все еще? Прошло уже больше семи лет с тех пор…
– Да, больше семи лет, – прервал он. – Не плачь, Грикси. Уверяю тебя, я больше не горюю и даже не думаю о Клариссе, разе что время от времени, когда случается что-то, что может напомнить мне о ней. Но я больше никогда не влюблялся ни в одну из очаровательных девушек, которых ты так любезно расставляла на моем пути! Я думаю, что никогда не смогу чувствовать к другой то, что когда-то чувствовал по отношению к Клариссе, поэтому мне кажется, что делать ставку на девушку такого сорта, как тебе хотелось бы для моей женитьбы, было бы подло. У меня достаточно большое состояние, чтобы сделать меня подходящим просителем руки, и, полагаю, Стоквеллы дали бы свое согласие, если бы я сделал предложение мисс Алисе…
– Еще бы! И Алиса склонна испытывать tendresse[1] к тебе, ты, наверное, это заметил. Итак, почему?…
– Ну, возможно, именно по этой причине. Такая красивая и одухотворенная девушка заслуживает гораздо большего, чем я могу ей дать. С другой стороны, леди Эстер… – Он прервал себя, глаза засветились смехом. – Что ты за негодница, Трикси! Ты вынуждаешь меня говорить такое, что, должно быть, звучит, словно я совершеннейший хлыщ!
– Ты имеешь в виду, – безжалостно произнесла Беатриса, – что леди Эстер слишком безжизненна, чтобы ей кто-нибудь нравился!
– Ничего подобного я не имею в виду. Она застенчива, но я не считаю ее безжизненной. В действительности я иногда подозреваю, что если бы ее без конца не отчитывали ее отец и весьма отвратительные сестры, она могла бы показать живое чувство юмора. Скажем просто, что у нее нет романтических склонностей! И поскольку меня вполне определенно можно считать вышедшим из романтичного возраста, я верю, что с помощью взаимной симпатии нам может быть достаточно комфортно вместе. Она сейчас в несчастливой ситуации, это дает мне смелость надеяться, что она может благожелательно отнестись к моему предложению.
Миссис Уэтерби издала презрительный звук, и даже ее флегматичный супруг моргнул. То, что он низко оценивал свои самые очевидные достоинства, было одной из сторон, которые так нравились ему в Гари, но это уже было слегка чересчур.
