— Конечно, дорогая, — заверила ее Уиллоу, которая была на год старше и на голову выше Виктории. Милая моя Уиллоу, еще такая неискушенная, чтобы сохранить свой оптимизм. И слишком юная, чтобы сознавать правду.
Я посмотрела на Холли и Айви, которые в свои пятнадцать лет так отличались друг от друга, несмотря на то что были двойняшками. Холли, веснушчатая, с каштановыми волосами и фиалковыми глазами, энергично кивала в знак согласия с чувствами Уиллоу. Айви с унылым выражением лица нерешительно улыбнулась, бросив на меня грустный взгляд.
Конечно, время и обстоятельства неизбежно лишат наш близкий дружеский кружок присутствия Виктории, и грусть охватывала меня. Но, как и мои сестры, я заставила себя улыбнуться моей маленькой подруге, взяла ее за руку и опустилась на колени, чтобы заглянуть ей в лицо.
— Мои тайные друзья, — повторила принцесса, подняв голову, вдумываясь в эти слова. Она взглянула на тихо сидевшего Дэша, видимо, понимавшего важность происходившего. Неожиданно страх и беспокойство исчезли с лица Виктории. Сжав мою руку, она решительно кивнула:
— Моя тайная служба.
Лондон
Июль 1837 года
В этот яркий, солнечный, непривычный для Лондона полдень Эйдан Филлипс, девятый граф Барнсфорт, обнаружил, что потерял из виду одного незаконнорожденного пьяненького принца, и это расстроило его.
Пробираясь на своем коне через забитую толпами людей улицу, он избегал столкновения с другими всадниками, каретами, телегами и непрерывным потоком спешивших куда-то пешеходов. Переулки были тоже забиты людьми, как будто все обитатели города собрались вместе в один и тот же день.
Несмотря на толкотню, в воздухе чувствовался праздник, яркие, веселые белые, синие и красные флаги украшали фасады домов. Уличные торговцы протискивались сквозь толпу со своими тележками, и их крики: «Пироги! Имбирные пряники! Апельсины! Соленья!» перекрывали общий шум. Маленькие дети, затаив дыхание, сидели на плечах своих отцов. А мальчишки постарше залезали до половины фонарного столба и смотрели оттуда.
— Сэр! Извините меня, сэр! — Рядом с лошадью Эйдана, положив руку на узду, шел полицейский в форме. — Вам следует свернуть в переулок. Мы сейчас перекроем Найтсбридж. Сейчас здесь будет проезжать королева.
Эйдан коротко отсалютовал ему. Полицейский отошел, чтобы повторить приказание другим занимавшим дорогу.
Прищурившись от яркого солнца, Эйдан пристально смотрел в направлении, откуда должна была появиться королевская процессия, двигавшаяся к недавно отремонтированному Букингемскому дворцу. Новая королева Англии ехала к своему новому дому. Признаков приближавшейся кавалькады еще не было видно, и Эйдан с облегчением вздохнул.
Но тут же раздраженно выругался. Предполагалось, что он не будет спускать глаз с кузена королевы, Джорджа Фицкларенса, старшего сына покойного короля Вильгельма и самого несчастного человека королевской крови, каких Эйдан когда-либо встречал. Но надо заметить, что старина Фиц, строго говоря, не был членом августейшей семьи, поскольку имел несчастье родиться, как говорилось, не на той стороне королевской постели.
Отсюда и возникла проблема, и сейчас она стояла перед Эйданом. Фиц хотел быть королем. Очень хотел. И его было невозможно убедить в бесплодности этого желания. И даже титул графа Манстера, пожалованный ему отцом, не мог облегчить его горькое разочарование.
И хуже того, несмотря на недавнее назначение адъютантом королевы, Джорджа Фицкларенса не пригласили участвовать в сегодняшней процессии. Как он громко жаловался накануне, его новый пост не значил ровным счетом ничего.
После смерти старого короля не прошло и двух месяцев, как Фиц начал спиваться и вынашивать опасные идеи, которыми он охотно делился с любым, кто выслушивал его с сочувствием. Несколько дней назад на вечере в доме графини де Реньи, француженки по происхождению, Фиц открыто одобрял радикальные идеи уничтожения вообще любой монархии.
Черт бы его побрал!
Эйдан преодолел сильное искушение выбросить его через перила балкона графини и этим не позволить ему закончить свою идиотскую тираду. Но он лишь заткнул рот пьяного маринованной мидией и поспешил выпроводить его из дома.
Тем не менее это стало известно в министерстве внутренних дел, в котором теперь от Эйдана ожидали, что он будет и дальше следить за графом Манстером до получения дальнейших указаний.
Последнее время Эйдан не высыпался, и у него воспалились веки. Накануне ночью они играли у Крокфордов, затем поехали в «Уайтс», где Фиц употреблял шерри в таком количестве, что погрузился в спокойный, как Эйдан надеялся, сон, в котором ему не снилась Виктория. К несчастью, приблизительно через час старина Джордж выбрался из глубокого кресла и заявил, что ему необходима перемена обстановки, и потребовал свою лошадь.
Эйдан вздрогнул от короткого свистка, предупреждавшего о возвращении полицейского констебля, который уже утратил почтительный тон и кричал: «По-моему, я уже предупреждал вас, что следует проезжать дальше!»
Теперь полицейские в синей форме образовали барьер, выстроившись вдоль Найтсбриджа, чтобы сдерживать толпу. Отдаленные звуки трубы оповестили о приближении королевы. Прикрыв ладонью глаза, Эйдан разглядел в отдалении группу всадников, едущих впереди королевской кареты.
Неподалеку от угла Уильям-стрит двое полицейских пытались сдержать зевак, которых скопилось слишком много на таком небольшом пространстве. Позади толпы были ряды лавок, и людям некуда было двинуться. Дело угрожало кончиться всеобщей неуправляемой истерией. В криках женщин слышались страх и отчаяние. В середине этого скопления людей Эйдан заметил, как блеснули золотистые волосы, выбившиеся из-под шляпки, и порыв ветра сдувал рассыпавшиеся пряди с прекрасного, но искаженного страхом лица. Женщина высоко подняла руки, державшие ребенка.
Слезы текли по лицу маленькой испуганной малышки, в то время как ее спасительница по-прежнему кричала кому-то, чтобы у нее взяли ребенка. Чьи-то руки протянулись над скоплением людей, взяли девочку и стали передавать через толпу. Наконец ее отдали закутанной в шаль женщине, которая, очевидно, была ее матерью, ибо она прижала к себе ребенка и слезы радости показались на ее глазах.
Но красавицу с золотыми волосами затолкали в гущу толпы. И она стояла, прижатая к окну лавочки, на вывеске которой было написано: «Уинстон. Галантерейные товары». Она подняла голову и, подняв над ней руки, напрасно пыталась выбраться из толпы. Ее окружали со всех сторон, не давая шевельнуться.
