– Ты не прав, – возразила она.
– Мне лучше знать, прав я или не прав.
Пенелопа откинулась назад, пораженная резкостью его тона.
– Я знаю, что люди думают обо мне, – начал он, и хотя Пенелопа решила, что будет молчать, чтобы дать ему высказаться, она не могла не вмешаться.
– Ты душа общества, – сказала она. – Все просто обожают тебя.
– Знаю, – простонал Колин, смущенный и раздраженный одновременно. – Но… – Он запустил пальцы в волосы. – Господи, как сказать это и не выглядеть полным ослом?
Глаза Пенелопы расширились.
– Мне осточертело, что все считают меня пустоголовым симпатягой, – высказал он наконец.
– Что за чепуха, – возразила Пенелопа, пожалуй, чересчур поспешно.
– Пенелопа…
– Никто так не думает, – настаивала она.
– Как ты можешь утверждать…
– Я проторчала в Лондоне на несколько лет дольше, чем принято, – сердито сказала она. – Может, я не самая популярная женщина в городе, но за десять лет я слышала более чем достаточно слухов, сплетен и дурацких суждений. Но я никогда – ни разу – не слышала, чтобы кто-нибудь называл тебя недалеким.
С минуту Колин молча смотрел на нее, пораженный пылом, с каким она бросилась его защищать.
– Наверное, я не совсем точно выразился, – сказал он, как он надеялся, смиренным тоном. – Не «пустоголовым», а «пустым», так будет вернее. А что касается «симпатяги», то даже леди Уистлдаун называет меня обаятельным.
– И что в этом плохого?
– Ничего, – натянуто отозвался он, – если бы она не делала этого через день.
– Но газета выходит через день.
– Вот именно, – парировал он. – Если бы она видела во мне что-нибудь, помимо моего знаменитого обаяния, неужели ты думаешь, что она упустила бы возможность сообщить об этом всему свету?
Пенелопа выдержала долгую паузу.
– Неужели так важно, что думает леди Уистлдаун?
Колин подался вперед, хлопнув ладонями по коленям, и охнул, с опозданием вспомнив о раненой руке.
– Ты не понимаешь, – сказал он, морщась от боли. – Мне нет дела до леди Уистлдаун. Но нравится нам это или нет, она являет собой частицу нашего общества, отражая его в своих заметках.
– Думаю, найдется немало людей, которые не согласятся с этим утверждением.
Он выгнул бровь.
– Включая тебя?
– Вообще-то я считаю леди Уистлдаун довольно проницательной, – сообщила Пенелопа, чопорно сложив руки на коленях.
– Кого? Женщину, сравнившую тебя с перезрелой дыней?
На щеках Пенелопы вспыхнули два красных пятна.
– С перезрелым цитрусом, – процедила она. – Уверяю тебя, это разные вещи.
Колин окончательно убедился, что женский ум – это нечто загадочное и непредсказуемое, чего мужчине никогда не понять. На свете нет женщины, способной добраться из пункта А в пункт Б, не остановившись по пути в пунктах С, Д и X.
– Пенелопа, – сказал он, недоверчиво уставившись на нее, – эта женщина оскорбила тебя. Как ты можешь оправдываешь ее?
– Все, что она пишет, не более чем правда, – ответила она, скрестив руки на груди. – И признаться, она была довольно добра ко мне, с тех пор как мне позволили самой выбирать себе одежду.
Колин застонал.
– Мне казалось, мы обсуждали нечто более важное, чем тонкости дамского гардероба.
Глаза Пенелопы сузились.
– Еще бы. Мы обсуждали неудовлетворенность жизнью самого популярного мужчины в Лондоне.
Последние четыре слова она произнесла с нажимом, и Колин понял, что его пытаются поставить на место. Что ему чрезвычайно не понравилось.
– Не знаю, с чего я взял, что ты поймешь, – буркнул он, злясь на себя за ребяческие нотки, прозвучавшие в его голосе.
– Извини, – сказала она, – но мне нелегко сидеть и слушать, как ты жалуешься, что твоя жизнь не удалась.
– Я этого не говорил.
– Говорил!
– Я сказал, что моя жизнь пуста, – поправил он, сознавая, кик глупо это звучит.
– У тебя более интересная жизнь, чем у кого-либо из моих знакомых, – заявила Пенелопа. – И если ты этого не понимаешь, тогда, возможно, ты прав – твоя жизнь пуста.
–. Все это слишком сложно, чтобы объяснить в двух слоних, – пробормотал он, все еще сердясь на себя.
– Если тебе нужна цель в жизни, – сказала она, – так, ради Бога, выбери ее и постарайся достигнуть. Перед тобой лежит весь мир, Колин. Ты молод, богат, и ты мужчина, – с горечью закончила она. – Ты можешь добиться всего, чего пожелаешь.
Колин скорчил недовольную гримасу, что было неудивительно. Когда человек убежден, что у него есть проблемы, не слишком приятно слышать, что они не стоят выеденного яйца.
– Все не так просто, – проворчал он.
Пенелопа устремила на него долгий взгляд, впервые в жизни усомнившись, что она знает Колина.
Она думала, что знает о нем все, но не подозревала, что он ведет дневник. Что у него вспыльчивый характер. Что он не удовлетворен своей жизнью.
И что он настолько избалован, чтобы хандрить, не имея на то особых оснований. Какое он имеет право сетовать на свою жизнь? Как смеет жаловаться, особенно ей?
Она встала с кресла и расправила юбки неловким, вызывающим жестом.
– В следующий раз, когда тебе захочется пожаловаться на мучения, причиняемые тебе всеобщим обожанием, попытайся хотя бы на один день влезть в шкуру старой девы, списанной со счетов. А потом приходи и жалуйся сколько угодно.
Пенелопа круто повернулась и, оставив Колина сидеть в кресле с приоткрытым ртом, взирающим на нее как на фантастическое создание с тремя головами и хвостом, быстро вышла из комнаты.
Что ж, отметила она, спускаясь по ступенькам, выходившим на Брутон-стрит, это был самый эффектный уход в ее жизни.
Жаль только, что мужчина, которого она покинула, был единственным человеком, с которым она хотела бы остаться навеки.
Колин промучился весь день.
Рука немилосердно ныла, несмотря на бренди, которым он щедро заливал рану и собственные внутренности. Агент по недвижимости, которому он поручил снять для него уютный особнячок в Блумсбери, уведомил его, что у прежнего жильца возникли проблемы и Колин не сможет переехать сегодня, как собирался.
В довершение ко всему он подозревал, что нанес непоправимый урон своим отношениям с Пенелопой.
И это было самое скверное, поскольку он дорожил их дружбой, хотя до сегодняшнего дня не сознавал этого. Почему-то это открытие вызывало у Колина легкую панику.
Пенелопа была чем-то постоянным в его жизни: подруга его сестры, неизменная, но незаметная участница светских вечеринок, смиренно ожидавшая кавалеров, не слишком баловавших ее своим вниманием.
Но похоже, в этом мире нет ничего постоянного. Пенелопа, во всяком случае, изменилась. Или это он сам изменился? А может, изменился его взгляд на Пенелопу?
Иначе с чего бы его так огорчила их размолвка?
Все-таки странно было после тех десяти лет, в течение которых он воспринимал Пенелопу как некое приложение к его жизни, вдруг осознать, как много она для него значит.
Жаль, что они расстались, разговаривая на повышенных тонах. Колин не помнил случая, чтобы он чувствовал себя неловко с Пенелопой. Разве что однажды… Господи, когда ж это было? Шесть или семь лет назад? Его мать настаивала, чтобы он женился. В этом не было ничего нового, не считая того, что она предложила Пенелопу в качестве невесты. Это настолько поразило Колина, что у него едва хватило терпения остудить матримониальный пыл матери в своей обычной шутливой манере.
Однако она не успокоилась. Леди Бриджертон твердила о Пенелопе днем и ночью, так что Колин в конце концов просто сбежал. Не очень далеко – всего лишь в Уэльс. Но право, как что мать могла додуматься до такого?
Когда он вернулся, она, конечно же, пожелала поговорить с ним – правда, на сей раз о его сестре Дафне, которая снова ждала ребенка, и леди Бриджертон хотела объявить об этом на семейном собрании. Но откуда же он мог знать, о чем пойдет речь? Уверенный, что его ждут новые уговоры и прозрачные намеки на его холостяцкий статус, Колин крайне неохотно отправился с визитом к матери и на пороге дома столкнулся с братьями. Те принялись подначивать его по тому же поводу, как это умеют делать только братья, и неожиданно для себя Колин заявил, да еще во весь голос, что не собирается жениться на Пенелопе Федерингтон!
