Подготовленный подобным образом Генрих IV, наконец, согласился, что «Париж стоит мессы», в то время как д'Эстре думали несколько прозаичнее, что их Габриэль достойна лучшей участи. Впрочем, четыре года спустя после восхождения на трон, Генрих IV был вынужден признать, что он подвергался опасности бесцельно потратить свою жизнь на изнурительную войну и что при этом ему так и не удалось взять в свои руки все королевство.
Однако вся эта прекрасная политика чуть было не рухнула, как карточный домик. В то время как Генрих осаждал Дре, Габриэль оставалась у Бельгарда и не отвечала даже на горячие просьбы короля приехать к нему. На этот раз Генрих почти рассвирепел:
«Вы знаете о моем решении, – писал он, – больше не оплакивать себя. Я принимаю и другое решение: я не буду больше сердиться. Результатом первого будет то, что я больше не буду никому действовать на нервы, второе – значительно облегчит мою душу».
Это был разрыв или нечто близкое к нему, так что Изабелла посчитала своим долгом взять дело в свои руки.
– Теперь хватит, моя дорогая, – сказала она Габриэль. – Вы думаете только о своем удовольствии и ведете себя, как глупое животное! И не повторяйте мне только, что любите Бельгарда, потому что я больше не хочу об этом слышать. Как бы ни был соблазнителен обожаемый вами, позвольте сказать вам, что французская корона значительно прекраснее.
– Французская корона?
– Конечно же, неужели вы настолько глупы? Король должен только отречься от протестантизма, и папа, несомненно, аннулирует его брак с Маргаритой де Валуа. Тогда ничто больше не помешает вам стать королевой! Если вы предпочитаете всю жизнь оставаться мадам де Лианкур, в то время, как другая взойдет на трон, то это ваше дело. Но я скажу вам: или вы сейчас же отправитесь в Дре, или я позабочусь о том, чтобы вас отправили назад к Лианкуру. И я обещаю вам, что оттуда вы вернетесь не так скоро.
В действительности мадам де Сурди напрасно тратила усилия на угрозы. После того, как прозвучало слово «королева», Бельгард стал нравиться Габриэль значительно меньше. Час спустя, она села в паланкин, чтобы отправиться в сопровождении своей тетки в Дре.
4. Смерть приходит вовремя
Когда Габриэль 7 июня 1594 года под столетним сводом замка де Куси произвела на свет здорового крепкого мальчика, это стало для мадам де Сурди поводом для глубоких размышлений. Конечно, ребенок, который только что увидел свет и отцом которого мог быть только король, исполнил все ее желания. Однако он принес с собой и проблемы. Прошел, примерно, год с тех пор, как ей удалось поймать на приманку с помощью французской короны свою племянницу и послать ее в лагерь Дре, где ее с нетерпением ждал король. Год, полный волнений и событий! Когда она об этом думала, мороз пробегал у нее по коже.
Сначала Габриэль еще раз вышла из рамок дозволенного. Неотразимый Бельгард, чтобы развлечься, воспользовался возможностью приударить за мадемуазель де Гиз, и Габриэль немедля снова оставила нелюбимого короля, чтобы спасти свою оказавшуюся под угрозой любовь.
На сей раз король действительно разозлился всерьез, и тетке Изабелле пришлось использовать все свое дипломатическое искусство, чтобы вновь уладить дело. Она, впрочем, нашла лучший из всех аргументов: король якобы отрекается от протестантской веры. Став католиком, он мог бы просить папу расторгнуть брак с Маргаритой де Валуа. Если бы это произошло, он был бы свободен, чтобы жениться на своей любимой. Но если бы Габриэль уклонилась снова, то открылась бы дорога для какой-либо принцессы, и покинутой фаворитке не осталось бы ничего другого, как вернуться во мрак, из которого ее освободила любовь Генриха. С этого момента не стало бы денег, великолепных драгоценных камней, роскошных нарядов и щедрых даров для семьи…
Немилость!
На этот раз Габриэль приняла решение: Бельгард вычеркнут из ее жизни и она хочет в будущем посвятить себя только счастью короля. Даже когда спустя несколько месяцев прекрасный Роже женился, она осталась верной своему слову. Результатом была полная страсти осень в тени листвы Фонтебло, которая, к счастью, окончилась для Габриэль беременностью. И теперь после рождения ребенка, перед выбором имени ему, должно было что-то произойти.
– Хочет того или нет, – говорила себе мадам де Сурди, – король не может признать ребенка без рассмотрения дела в суде. С другой стороны, он должен признать ребенка, и это вынудит его жениться на Габриэль.
Ситуация действительно была щекотливой, но она переговорила с канцлером Шеверни, у которого нашлось достаточно идей.
– Можно сделать только одно, – заявил он. – Король должен сначала поручить расторгнуть брак Габриэль. Поскольку всем известно, что Лианкур является импотентом, это не составит труда. Тогда король мог бы признать ребенка своим. А затем свое слово должен сказать папа и освободить его от мадам Марго.
Все было ясно, и без промедления к королю, который, кстати, осаждал в это время Лион, был послан курьер, чтобы изложить ему существо дела. Конечно, король обещал сразу же обо всем позаботиться. Поскольку Лион к этому времени пал, не заставляя себя долго упрашивать, Генрих IV направился оттуда в Амьен, где народ только что успешно справился с лигой. Он спешил в этот добрый город, ибо только суд Амьена имел полномочия объявить брак Габриэль недействительным.
В считанные минуты прокурор подал ходатайство на расторжение брака, которое Габриэль, ее тетка Сурди и другая тетка, мадам де Манкам, такая же темпераментная, как и другие Бабу, должны были подписать.
Затем Генрих и его фаворитка отдали поручение судьям распутать тайны канонического права и, полные веры в свое совместное будущее, возвратились обратно, чтобы провести несколько приятных дней вблизи Парижа, который в ближайшее время должен был бы открыть свои ворота для обращенного в другую веру властителя. И пока Габриэль укачивала своего младенца, ему пока было дано имя Сезар, Генрих активно занимался важной подготовкой к вхождению в Париж. При этом он еще нашел время написать своей любовнице: «Моя прекрасная возлюбленная, через два часа после получения этого послания вы увидите кавалера, который любит вас больше всего на свете, и которого величают герцогом Франции и Наварры: почтенный, но тяжело носимый титул. Быть вашим подданным – несравненно слаще. Все три титула хороши. Чтобы ни произошло, я полон решимости никому их не передавать…»
И каждый раз, когда Габриэль получала такие послания, она говорила себе, что если бы они с Генрихом состояли в браке, то подлинным королем Франции и Наварры была бы она, так как полностью владеет своим возлюбленным. Вскоре она должна получить этому подтверждение.
