Рассерженная, негодующая Клиона была вне себя, но красота Рейвен Ройял на миг полностью завладела ее сознанием. Она залюбовалась прекрасным домом в елизаветинском стиле[17]. Дом, казалось, построен феями, так он был изысканно красив, так великолепен на фоне удивительного пейзажа, так удачно расположен. Его опоясываю ожерелье серых каменных террас, на северной стороне высокой стеной вставал зеленый лес, будто сторож, охраняющий бесценное сокровище. Здание просуществовало почти четыре века с той поры, когда сэр Хамфри Рейвен принимал свою королеву, в чью честь и назван был Рейвен Ройял[18].
Клиона молчала, любуясь домом, не замечая времени, но вдруг она услышала голос лорда Рейвена, обратившегося к ней совершенно другим тоном, чем раньше.
— Что вы думаете о моей обители?
— Дом прекрасен, и мне кажется, подобное совершенство может только пригрезиться, — отвечала Клиона голосом, исполненным благоговейного трепета и восторга.
— У меня всегда это чувство, когда я возвращаюсь, — тихо проговорил лорд Рейвен.
— Если вы так его любите, для чего уезжать? — спросила Клиона, чей взгляд был устремлен на сияющие, словно излучающие гостеприимство окна.
— Быть может, когда-нибудь я отвечу на этот вопрос, — сказал он. — А сейчас разрешите спросить вас — стали бы вы уважать человека, который обладает богатством, властью и любознательным умом и не использует своих возможностей, а безвыездно живет в поместье, выращивая картофель?
— У нас в деревне есть иные занятия, кроме этого, — сказала натянуто Клиона. — Вы в Лондоне… — Она смолкла.
— Да? Что же мы такое предосудительное делаем в Лондоне?
Клиона обернулась к нему.
— Вы спрашиваете, чтобы обвинить меня в неведении. Но я слышала о людях знатного происхождения, которые в аду игорного дома бросают на ветер целые состояния, иногда ставят на карту и отчий дом; о диких оргиях, где мужчины слишком много пьют, а женщины забывают о добродетели; о мимолетных романах, не заслуживающих святого имени любви. Ах, вы, конечно, думаете, я попросту глупа, и вам смешна моя простота и неискушенность в светской жизни, но я не позволю вам насмехаться над сельскими обычаями и жителями, считая себя при этом выше такой прозы.
Клиона отвернулась — ее страстная отповедь чуть не окончилась слезами. Она пришпорила коня, и, к ее удивлению, лорд Рейвен не стал ее догонять. Он ехал позади до самых дверей усадьбы. Грумы подбежали забрать поводья, но когда один из них собирался помочь Клионе спешиться, лорд Рейвен опередил его.
Она хотела отвергнуть его помощь, но, прежде чем успела вымолвить слово, он поднял руки и, обхватив ее за талию, снял с седла. Клиона испытала смятение, оказавшись с ним лицом к лицу и в его объятиях, но в тот же миг почувствовала под ногами землю.
— По крайней мере смелости вам не занимать, — тихо проговорил он, и на сей раз в его голосе не было ни тени насмешки.
Через Ла-Манш плыли почти пять часов — в проливе сильно штормило. Берил удалилась к себе в каюту, жалуясь, что ей худо, она плохо переносит качку; но Клиона, закутанная в теплый плащ, осталась на палубе — она хотела видеть, как скроются из глаз меловые скалы Дувра и на горизонте возникнет берег Франции.
Она испытывала радостное волнение и некоторую тревогу. Сама мысль о том, что она покидает родные берега и отправляется за границу, порождала душевный трепет. Клиона наслушалась всяческих страстей о новой Франции. За последние годы она часто видела рисунки Гилрея, изображавшие ужасы кровопролития; люди повторяли душераздирающие истории, которые рассказывали чудом спасшиеся от гибели и потерявшие все свое достояние эмигранты, которые нашли убежище в Великобритании.
Пришло время убедиться воочию, и Клиона чувствовала себя совсем юной и неопытной — вряд ли она готова к тому, что предстоит увидеть, вряд ли сумеет разобраться в поразительных и небывалых событиях.
По дороге в Дувр, куда их уносила большая и роскошная карета, предоставленная в их распоряжение лордом Рейвеном, она поделилась своими мыслями с Берил.
— Ты так же трусишь, как я, когда первый раз ехала в Лондон, — улыбнулась Берил. — Поверь, я думала, мне никогда не привыкнуть к развлечениям элегантного бомонда, но все это скоро стало повседневной жизнью. По правде говоря, через несколько месяцев я уже заявляла, что можно упасть в обморок от скуки на роскошных обедах, жаловалась на несъедобные блюда и скверное вино.
— Ты и в самом деле так думала? — засмеялась Клиона.
— Никоим образом! Но такова была светская мода, и, хоть умри, от моды отставать нельзя.
— Я, скорее всего, не смогу следовать за модой, — усомнилась Клиона, — даже если это от меня потребуется, что вряд ли.
— Глупости! Тебя ждет успех, — настаивала Берил. — Когда мы появимся с тобой в Риме, мой дружок, клянусь, ты произведешь сенсацию.
— Зря ты так меня превозносишь, — возразила Клиона. — Никто меня и не заметит. В конце концов, я еду как твоя компаньонка.
Берил взяла Клиону за руку.
— Ты едешь как моя ближайшая подруга, моя сестра и мой ангел-хранитель.
Берил всегда преувеличивала, но глаза и голос ее выражали неподдельное чувство. Клиона поцеловала подругу.
— Ты так добра ко мне, право, я сейчас расплачусь, — проговорила она и добавила уже совсем серьезно: — Я готова на все ради твоего счастья.
— А я и так счастлива, в особенности оттого, что ты со мной, — был ответ, но Клиона знала: Берил приукрашивает, на самом деле все совсем не так.
Она не была по-настоящему счастлива, хоть и пленительно хороша — темные локоны выбивались из-под соломенной шляпы с ярко-красными перьями, дорожный плащ, тоже ярко-красный; в руках, как требовала мода, муфта из темных соболей.
Клиона понимала — ни один мужчина не может устоять перед чарами Берил, она внушала обожание, и неудивительно, что утром, поднеся руку красавицы к губам, лорд Рейвен сказал:
— Вы удивительно хороши, ваша светлость.
В голосе его, как обычно, проскальзывала ирония, и Клионе подумалось, что он, пожалуй, привык к этой манере и даже в минуты искренности скрывал за ней свои чувства.
Лорд Рейвен предпочел ехать большую часть пути верхом, хотя карета была очень удобной.
— Я не вынесла бы долгой дороги за границу в папиной старой берлине, ее невыносимо трясет, и она неимоверно тяжела — сдвинуть ее с места под силу только слону, но никак не лошадям.
Экипаж лорда Рейвена, напротив, являлся последним достижением искусства каретных мастеров, он был предназначен для длительных путешествий, упряжка из шести лошадей легко преодолевала самые высокие холмы и осиливала самые скверные дороги. В другой карете, не столь элегантной, но тоже на диво слаженной, ехали Голубка и Эллен, камеристки Берил, слуга его светлости мистер Трулав и мажордом. Там же находился багаж. При каждой карете имелись два кучера и три форейтора; на облучке первой из них сидел капитан Эрншоу, в чьи обязанности входило указывать дорогу.
