Теперь он тоже был рад.
— Я не мог заставить себя сообщить родным о своем возвращении, — неожиданно признался он.
Но в ее глазах по-прежнему не было осуждения.
— Они считают тебя мертвым?
— Уж лучше так, чем знать, что сын и брат стал евнухом.
— Не желал, чтобы они узнали о случившемся?.. Они не отвернутся от тебя. Как можно?!
— Я самый младший в семье. У меня три старших брата и сестра. Я был любимчиком. И хотя прожил в Англии девять лет, не навестил родителей. Они умерли, не зная, что я жив. Я не поехал на их похороны
— Родным известно о твоем приезде?
— Да, позавчера я послал им записку. В тот день, когда он решил найти шлюху.
— Завтра я пошлю вторую, — бесстрастно сообщил он. — Мы встретимся за пятичасовым чаем, как полагается у англичан.
— Почему ты едешь к ним сейчас, против воли? — тихо допытывалась она.
Потому что собственная ненависть пугала его. Потому что настала пора примириться с собой. И Корнуолл казался подходящим местом для начала новой жизни.
— Мне пятьдесят три, а я не знаю, кто такой евнух, проживший сорок лет с именем Магомета на устах. Но я хочу получить все, что принадлежало бы Коннору. И кто же я по-твоему, Меган? Мохаммед или Коннор?
— Ты — тот, кого я крестила сегодня, — твердо ответила Меган.
Ему показалось, что тяжелый кулак с размаху ударил его в грудь.
— Вряд ли богов можно умилостивить французским конвертом, Меган.
— Возможно, но уже в мае это приношение даст немало пищи для догадок и размышлений.
Стоит ли думать о мае? Стоит ли думать о решении, которое придется принять не позже чем завтра?
— Обними меня крепче, — глухо попросил он и впервые за сорок лет произнес одно простое английское слово:
— Пожалуйста. Ляг со мной в постель и держи меня в своих объятиях всю ночь.
Розовые рассветные лучи пронизали тьму спальни. За стенами зашевелились постояльцы. Слышались шаги, голоса, плеск воды. Звуки, которых она не замечала раньше.
Чужая жизнь.
Меган боялась двинуться под тяжестью его головы на груди, прислушиваясь к его дыханию. Кого она обнимала?
Как отнесутся к нему родные? Примут ли в семью?
Его рука сжала ее талию.
Она давно догадывалась, что он не спит.
— Мне пора.
Он не ответил.
Ей показалось, что сердце ее разрывается. Как глупо надеяться, что он попросит ее остаться!
Мохаммед… Коннор не остановил ее, когда она выскользнула из кровати. Не остановил ее, когда она поспешно одевалась, вздрагивая от холода и слез, бесшумно скользивших по щекам.
Не остановил ее, когда она тихо открыла дверь и ушла из его жизни. Чтобы никогда не узнать, обрел ли он покой.
Оказавшись в своей комнате, Меган яростно оттерла лицо, почистила зубы, причесалась и сложила вещи. Пора идти своим путем.
Хозяин гостиницы, приземистый коротышка с редеющими, зачесанными назад жирными волосами, сально ухмыльнулся, очевидно, зная о ночи, проведенной с человеком, которого он знал под именем Мохаммеда. Мег сжалась бы от унижения и позора. Меган надменно вздернула подбородок.
— Мне нужен экипаж, чтобы добраться до дома Брануэллов.
— Ничем не могу помочь, леди.
— Тем не менее я желаю нанять коляску и кучера.
— Это обойдется вам в шесть шиллингов.
Чудовищная сумма! Но выхода нет. Иначе придется идти пешком десять миль.
— Я согласна.
Кучер оказался угрюмым, неразговорчивым старикашкой, надвинувшим на нос потертый котелок. Он не помог ей погрузить багаж. Меган забралась на сиденье рядом с ним. Для Корнуолла погода выдалась необычной: два солнечных дня подряд.
Меган подумала о французском конверте, хлопавшем на ветру. Вспомнила о своих волосах, распущенных по спине, как у юной девушки. Мысленно поблагодарила человека, который дал ей полную свободу от всех ограничений, наложенных возрастом и боязнью осуждения. Снова ощутила во рту вкус теплой жидкости, брызнувшей в самое горло. Наслаждение мужчины куда более ценно, чем его семя.
Меган выпрыгнула из экипажа и выкинула свои вещи.
Он выложил на измятую кровать черный сюртук, сшитый у английского портного, крахмальную сорочку и темные брюки. Рядом легли белый тобс, широкие белые шаровары и отрез белой ткани на тюрбан. Как можно отбросить последние сорок лет, словно их и не было? Как можно найти хоть какой-то покой, если ему не суждено его найти? Как могла Меган выскользнуть из его объятий и постели, комнаты и жизни, будто они не разделили близость, подобной которой никому и никогда не пришлось познать?
Он опустил глаза и попытался выбрать. Жить как англичанин? Или продолжать существование араба?
Меган, не обратив внимания на ухмылявшегося хозяина гостиницы, взлетела по узкой лестнице. Коридор растянулся на целую милю; потертая дорожка превратилась в море патоки, где тонули ее ноги. Он ничем не дал понять, что хочет остаться с ней. Зачем ей унижаться и ставить его в щекотливое положение?
Муж отверг ее. Что, если и этот человек сделает то же самое? Тридцать шесть часов назад она считала, будто нет ничего труднее, чем поднять вуаль и показать свое изборожденное морщинами лицо арабу, захотевшему позабавиться со шлюхой. Но сейчас решиться было куда труднее.
Меган подняла затянутую в перчатку руку и постучала. Пока она дожидалась ответа, прошла целая вечность. Дверь неожиданно распахнулась. Глаза Меган широко раскрылись. Мужчина, стоявший на пороге, разительно отличался оттого, кто впустил ее той ночью.
— Ты… ты надел брюки, — пробормотала она. Его ответ отнюдь не звучал ободряюще.
— Да, — коротко обронил он.
Ее взгляд задержался на белом тюрбане, по-прежнему украшавшем его голову, спустился к черным глазам, точеным чертам смуглого лица. Напряженного. Встревоженного. Словно он тоже ждал…
Ее появления?
В своем темном костюме и белой сорочке он выглядел настоящим англичанином, и все же…
— Ты закрыл волосы, — выпалила она.
— На свете есть только одна женщина, которая имеет право смотреть на них, — твердо ответил он.
— Я не требую замужества, — выдохнула она, почти теряя сознание.
— Моя семья будет справедливо оскорблена, если я появлюсь с наложницей, — сдержанно пояснил он, на миг став тем человеком, который открыл дверь тридцать шесть часов назад.
Сердце Меган ушло в пятки.
— Ты просишь, чтобы я стала твоей женой?
— Со мной не просто.
— Ты уже говорил.
— Я не могу стереть годы жизни в Аравии.
— Я бы и не позволила ничего подобного.
— Я евнух.
— Если ты и евнух, осмелюсь заметить, что многие женщины желали бы, чтобы их мужья были таковыми. Лицо его помрачнело еще больше.
— Не знаю, найдется ли для меня место в Корнуолле.
