– Какой сделки?
– Когда вы явились ко мне в Ла-Рошели, из ваших слов я понял, что если возьму на борт ваших друзей, то вы в качестве платы вернете мне рабыню, которой я не смог воспользоваться сообразно своим прихотям и правам.
Анжелика почувствовала себя виноватой, словно она была торговцем, который пытается обойти условия контракта.
Когда она бежала по ландам под хлестким дождем, одержимая единственной мыслью – вырвать своих гонимых, обреченных друзей из этой проклятой страны, она понимала, что, обращаясь за помощью к Рескатору, тем самым предлагает ему себя. Тогда все казалось ей легким и простым. Главное – бежать, а остальное не имело значения.
Теперь он давал ей понять, что настало время заплатить долг.
– Но.., вы же сказали, что я вам не нравлюсь? – сказала она с надеждой.
Услышав эти слова, Рескатор от души рассмеялся.
– Женские плутни и вероломство всегда найдут доводы в свое оправдание, пусть даже самые неожиданные, – проговорил он между двумя взрывами хриплого хохота, от которого Анжелике сделалось не по себе. – Дорогая моя, здесь я хозяин! Я могу позволить себе менять свои мнения обо всем, в том числе о вашей особе. В гневе вы довольно соблазнительны, и в вашей порывистости есть своя прелесть. Признаюсь, я уже несколько минут мечтаю избавить вас от чепца и от этой вашей дерюги, чтобы еще больше обнажить то, что вы сейчас столь любезно мне показали.
– Нет, – сказала Анжелика, запахнув на груди плащ.
– Нет?
Он приблизился к ней с напускным безразличием. Какая тяжелая, какая неумолимая у него поступь! При всей непринужденности манер, отличавшей его от чопорного идальго, человек он был железный. Порой это забывалось. Он отлично умел забавлять, развлекать. Но затем вновь проявлялась его суровая непреклонность, и тогда Анжелике становилось страшно.
Сейчас она чувствовала, что всей ее силы: и физической, и нравственной – не хватит, чтобы противостоять ему.
– Не надо, – сказала она торопливо. – Это невозможно! Вы чтите законы ислама – вспомните же, что они запрещают обладать женщиной, имеющей мужа. Я уже дала слово одному из моих спутников. Мы собираемся пожениться.., через несколько дней.., здесь, на корабле.
Она говорила первое, что приходило в голову. Ей нужно было срочно, немедленно воздвигнуть стену между ним и собой. Сверх всякого ожидания ее слова как будто достигли цели.
Рескатор резко остановился.
– Вы сказали: одному из ваших спутников? Тому, который ранен?
– Да.., да.
– Тому, который знает?
– Что знает?
– Что вы заклеймены.
– Да, ему.
– Черт побери! Для кальвиниста он человек смелый! Жениться на такой потаскухе!
Эта вспышка поразила Анжелику. Она ожидала, что он встретит ее сообщение какой-нибудь циничной насмешкой. А он, кажется, был глубоко задет.
«Это потому, что я заговорила о законах ислама, которые ему, должно быть, дороги», – подумала она.
Словно прочитав ее мысли, он яростно бросил:
– Законы ислама мне так же безразличны, как и законы христианских стран, откуда вы бежите.
– Вы святотатствуете, – испуганно сказала Анжелика. – Вспомните: разве вы только что не признали, что мы спаслись от бури только благодаря Божьей милости?
– Бог, которому я возношу благодарность, имеет лишь отдаленное сходство с богом – соучастником несправедливостей и жестокостей вашего мира… Вашего прогнившего Старого Света… – со злостью добавил он.
Эта резкая обличительная речь нисколько не напоминала его обычную манеру разговора. «Я его задела», – опять подумала Анжелика.
Она была ошеломлена этим, чувствуя себя как Давид, неожиданно для себя поразивший Голиафа при помощи жалкой пращи.
Рескатор опять устало опустился в кресло у стола и, взяв из ларца тяжелое ожерелье, начал рассеянно пропускать жемчужины между пальцами.
– Вы давно его знаете?
– Кого?
– Вашего будущего супруга.
В его голосе опять зазвучал сарказм.
– Да.., давно.
– Несколько лет?
– Несколько лет, – ответила она, на миг припомнив молодого всадника-протестанта, который любезно подсадил ее к себе в седло на дороге из Парижа в Шарантон, пятнадцать лет назад, когда она, оборванная, босоногая нищенка, пыталась разыскать цыган, похитивших ее маленького Кантора.
– Он отец вашей дочери?
– Нет.
– Даже так!
Рескатор издевательски рассмеялся.
– Вы знаете его несколько лет, но это все же не помешало вам завести ребенка от красивого рыжего любовника!
Анжелика не сразу сообразила, что он имеет в виду. «Какой рыжий любовник?..»
Потом кровь бросилась ей в лицо, и ей лишь с трудом удалось сохранить самообладание. Глаза ее метали молнии.
– Вы не имеете права так со мною разговаривать! Вы ничего не знаете о моей жизни, не знаете, при каких обстоятельствах я познакомилась с мэтром Берном… При каких обстоятельствах у меня появилась дочь… По какому праву вы оскорбляете меня? По какому праву вы допрашиваете меня, как.., как полицейский?
– Я имею на вас все права.
Он сказал это бесстрастно, мрачным тоном, который, однако, испугал Анжелику куда больше, чем любые угрозы. «Я имею на вас все права…»
В его словах ей чудилось что-то неотвратимое, они звучали, словно голос рока. Анжелика все яснее осознавала, что этот человек, Рескатор, держит ее в руках, и что отмахиваться от сказанного им, как она это делала прежде, ей уже больше нельзя.
«Но я все равно от него убегу… Мэтр Берн защитит меня!»
И она огляделась вокруг с ощущением, что все это не явь, а сон, и что она очутилась где-то вне времени и вне реального мира.
Бледный свет брезжущего дня с трудом пробивался сквозь толстые стекла в оконном переплете. Комната по-прежнему была погружена в полумрак, и это придавало их беседе оттенок то таинственный, то зловещий. Теперь, когда Рескатор отошел от нее, Анжелике казалось, что он похож на какой-то мрачный, темный призрак. Единственным светлым пятном были его руки, перебиравшие нить жемчуга, неярко поблескивающую в полутьме.
И тут она неожиданно поняла, почему сегодня он показался ей каким-то другим, не таким, как прежде.
Он сбрил бороду. Это был он и в то же время словно бы и не он.
У Анжелики упало сердце, как в тот вечер после отплытия, когда у нее вдруг мелькнула безумная мысль, что Рескатор – это Жоффрей. И ею вновь овладел безотчетный страх оттого, что она находится здесь, с человеком, которого не понимает и которому дана способность так ее околдовать.
Этот человек принесет ей неимоверные страдания…
Она с видом затравленного зверька посмотрела на дверь.
– Позвольте мне уйти, – произнесла она чуть слышно. Он как будто не расслышал ее, потом поднял голову.
