— Почему ты так задержался?
— Из-за твоих друзей. И твоего благодетеля.
Она нахмурилась.
— Они лично явились сюда? О, мне так жаль. Я причинила им такое беспокойство.
— Что ж, по крайней мере, ты способна о чем-то сожалеть, Виктория.
Девушка отвела взгляд.
— У меня нет никаких сожалений, ваша светлость.
— Я же просил тебя не называть меня так.
— Да, но вы отдавали мне так много приказов, что вряд ли меня можно обвинить в том, что я не всегда припоминаю все ваши пожелания.
Джон приблизился к ней.
— Нет? Ну, тогда мне придется напомнить тебе о своих желаниях.
Она закусила губу.
— Но, сначала, я должен поблагодарить тебя.
— За что?
— За то, что заставила графа Уаймита согласиться на договоренность.
— Пф. Это было детской игрой. Уверяю тебя, гораздо труднее заставить двух голодных мальчиков разделить кусок хлеба. А вы — два набитых…
— Виктория. — Он закрыл глаза и покачал головой. — Я знаю тебя достаточно, чтобы видеть твои методы насквозь. Ты от меня не отделаешься. А теперь, не произноси больше ни слова, пока не примешь мои комплименты и еще нечто большее. А если нет — берегись. У графа Уоллеса есть интересное приспособление, которым он предложил мне воспользоваться, если ты не выслушаешь меня.
Виктории стало почти дурно от мысли, что герцог смог так легко разгадать ее намерения.
— Ты так сильно любишь его? — угрюмо спросил он. — Так сильно, что не представляешь, что в один прекрасный день сможешь полюбить кого-то другого?
Ее взгляд слегка дрогнул, перед тем, как она ответила.
— Да.
Джон широко улыбнулся.
— Я обожаю эту твою черту характера.
— Какую черту? — спросила девушка, раздраженная сверх меры.
— То, что ты лжешь так же умело, как и браконьер, набивший карманы куропатками.
— Ну что ж, это неплохо срабатывало на тебе в самые важные моменты.
Его вдумчивые голубые глаза изучали Викторию, действуя ей на нервы.
— Почему ты сбежала? Это не похоже на тебя.
Со стороны буфетной послышался царапающий звук. Виктория проигнорировала его.
— Я не сбежала. Если бы я собиралась сбежать, то не находилась бы сейчас здесь, не так ли?
Джон сделал еще один шаг по направлению к ней.
— Виктория, мы должны пожениться. Ты никогда ничего не боялась за всю свою жизнь.
— Эти слова только доказывают, что ты меня совсем не знаешь. Я боялась чего-то всю свою жизнь.
В этот момент он схватил Викторию в свои объятия, вынуждая ее принять защиту и утешение своих рук.
— Вероятно, ты только боялась остаться без самых важных вещей — без пищи и без пристанища. Но не пытайся даже сказать мне о том, что ты боишься встретиться с переполненным бальным залом напыщенных аристократов, склонных к злорадным сплетням. Мне прошлось выносить это всю жизнь и, уверяю тебя, это всего лишь бессмысленная болтовня. Только подумай о том, какое удовольствие тебе доставит заставить их ощутить вину за свои излишества, и как при этом ты сумеешь заставить их помочь менее удачливым людям, точно так же, как ты проделала это с графом Уаймитом.
— И с тобой.
Джон усмехнулся.
— Да, и со мной. И ты сможешь наслаждаться, каждый день напоминая мне, что я был слишком глупым, чтобы самому додуматься до такого решения.
— Я не выйду за тебя, и не важно, как отчаянно ты попытаешься очаровать меня, — резко ответила она и толкнула герцога в широкую, теплую грудь.
Тот покачал головой.
— Знаешь, я наконец-то нашел самую прекрасную леди на земле… единственную женщину, без которой я не смогу жить… леди, которой суждено было…
— Ата поработала над тобой, не так ли?
— Черт возьми, Виктория. — Он снова покачал головой, прижав ладони ко лбу. — Не произноси больше ни слова, или, да поможет мне Бог, я…
— Что? — прервала его девушка.
— Я буду любить тебя. Любить тебя до конца своей жизни без передышки. Любить до тех пор, пока ты не забудешь, что боишься чего-либо. — Он сделал паузу и продолжил, понизив голос: — Я буду любить тебя с такой силой, что этого хватит на нас обоих.
Виктория ощутила, как в ее глазах собираются обжигающие слезы, а в глубине горла появилась боль от того, что она пыталась сдерживаться.
— А теперь, как ты думаешь, сможешь ли ты принять мое предложение? Принять меня?
Ее сердце взмыло вверх.
— Да. На самом деле, это весьма удобно, потому что…
Джон бросился к ней, чтобы снова сжать ее в объятиях.
— О, милая… обещай мне, что ты никогда, никогда больше не заставишь меня так тревожиться, как это было вчера, когда ты исчезла.
— Знаешь, Джон, тебе пора прекратить просить о стольких одолжениях и обещаниях. Я уже предупреждала тебя, как подобные вещи могут испортить человека. И, насколько я припоминаю, ты говорил, что мне больше никогда не придется делать то, что ты попросишь… это было после того, как меня укусила змея.
— Да, ну, тогда я был уверен, что это гадюка, и думал, что ты умрешь в течение одного дня.
— Это самая неудачная отговорка из всех, что я когда-либо слышала. — Еще один царапающий звук послышался из буфетной, и Виктория, встревожившись, огляделась в поисках метлы. — Что это такое?
Герцог выглядел совершенно не заинтересованным этим странным шумом.
— Милая, есть пара дел, которые нам нужно закончить до того, как твои дорогие друзья нагрянут сюда. Они ждут снаружи.
— Да? — Он ткнулся носом в ее шею, отчего ей стало очень трудно сконцентрироваться.
— Я должен поцеловать тебя, и ты должна ответить на один последний вопрос.
Его губы коснулись ее подбородка, и Виктория не сумела составить связное предложение.
— Хмм…
Джон прошептал:
— Кто подарил тебе эти восхитительные маленькие ботиночки? Графиня Шеффилд?
— Нет, — тихо ответила она.
Его губы плотно сомкнулись.
— Не смей говорить мне, что это сделал этот варвар Уоллес.
— Это был не он.
— Ну? — Герцог настойчиво прижался губами к кончику носа Виктории и замер. Он ждал ответа.
— Это сделала вдовствующая герцогиня Хелстон. Она сказала, что эти ботинки будут сводить мужчин с ума. И оказалась совершенно пра…
Он зарычал и набросился на нее, чтобы предъявить права на свой поцелуй. Предъявить права на нее, на что Виктория всегда надеялась. В конце концов, именно так кончаются лучшие из «Кентерберийских рассказов», не так ли?
Когда девушка почувствовала, что ее колени подгибаются, она заставила себя оторваться от его губ и прижалась лбом к белоснежным складкам его шейного платка. Герцог возвышался над ней на добрых шесть дюймов, создавая очень удобную, надежную поддержку.
