Тони кивнул и отодвинул кресло, поставив его на место.
– Но, – продолжал Нейлор, – прежде чем вы займетесь этим, лорд Эшфорд, вы отдадите мне деньги.
Тони посмотрел на пачку банкнот. Это все, что у него было, и единственное, что находилось между ним и камерой в ньюгейтской тюрьме.
– Половина этих денег – моя, Нейлор. Точнее, все эти деньги мои, коль скоро Клодия сама дала их мне. Одно утешение – ничего из этой суммы моим кредиторам не достанется, – добавил он, пытаясь сострить.
– Как бы то ни было, это доказательство. После того как мы проверим ваш рассказ, я подумаю, что можно будет сделать, чтобы вы получили назад часть этих денег.
Тони протянул руку к стопке бумажек, его ладонь на мгновение задержалась на банкнотах, потом, вызвав камердинера, он отправился одеваться.
– Джон, придется опять сходить к старьевщику. Уж не знаю, что можно ему сбыть. Одному Богу это известно.
– Ваш перстень, милорд?
– Нет, фамильное кольцо я не продам, лучше с голоду умру. Пожалуй, снеси лучшую пару обуви и несколько сорочек. Этого хватит, чтобы продержаться день-другой. А я уверен, что дольше меня держать не станут. Все обвинение – смехотворно, и скоро это будет понятно всем.
По дороге в тюрьму оба молчали. Гидеон Нейлор сидел напротив своего узника в кабинке двухколесного экипажа и внимательно разглядывал его. Эшфорд был хорош собою, тут не поспоришь: темно-русые вьющиеся кудри и карие глаза. Инспектор был уверен, что их взгляд легко становился задиристым или сентиментально-романтическим, искренне задушевным – в зависимости от настроения его светлости и преследуемых целей. Теперь же эти карие глаза сосредоточенно разглядывали на руке фамильный перстень с монограммой. Молодой человек поправлял его на пальце, словно старался уверить самого себя в том, что он по-прежнему – граф Энтони Варден, лорд Эшфорд.
Родители леди Фэрхейвен выдали ее замуж за пожилого человека. Ее прислуга в один голос заверяла Нейлора, что супружество было очень счастливым. Тем не менее Гидеон был убежден, что такой молодой, красивый человек, как Эшфорд, без особого труда способен был взять в плен сердце вдовы. И завоевать ее состояние. Эшфорд находился в безнадежном положении, а отчаяние побуждает к действиям, на которые человек так никогда бы и не решился.
С другой стороны, есть такое обстоятельство, как пропавший лакей, который на хозяйстве был новичком. Дворецкий показал, что этот самый Джим явно проникся преданностью к своей новой хозяйке. Но несколько недель – слишком уж краткий срок, чтобы успела появиться верность.
Следовало принять в расчет и кузена покойной леди по браку. На первый взгляд он казался не менее пораженным ужасной новостью, чем Варден, однако Гидеон не торопился с выводами. Несомненно, Эшфорд представляется самым подозрительным: у него были мотивы, именно он последним видел леди Фэрхейвен еще в живых, и у него были ее деньги. Он как будто бы вполне искренне переживает горе, но преступники нередко испытывают сожаление, особенно если преступление было совершено под воздействием мгновенного побуждения. Такое случается очень часто.
Когда они доехали до тюрьмы, Нейлор, проникшись на мгновение чувством сострадания, чему сам он удивился, поинтересовался у лорда Эшфорда, есть ли у того деньги.
Тони обратил к нему безразличные глаза.
Случившееся в это утро настолько ошеломило его, что он даже не заметил, как они доехали.
– Шиллинг, ну, может, два, Нейлор. Вы же заботливо избавили меня от остальных денег. Но я послал камердинера продать кое-что из вещей, так что к вечеру какие-то деньги у меня будут.
– А пока, милорд, вы побудете на уголовном дворе. Вам будет предоставлена постель и еда. Это непременно. А если ваш камердинер сумеет выручить достаточно большую сумму, то вам могут дать отдельную комнату. Туда могли бы приходить ваши друзья и приносить еду и все, что вам может понадобиться.
– Друзья? Знаете, все мои друзья остались в армии, Нейлор. А здесь… ну, кто со мной дружил? Леди Фэрхейвен была мне другом. И еще Джоанна, – добавил он. – Все прочие – это товарищи по азартным играм. Вряд ли их обеспокоит моя участь.
Нейлор отворил дверцу экипажа и повел Тони вниз. Тюрьма, длинное кирпичное здание, поразила Тони новизной своего вида, хотя существовала вот уже пять сотен лет. Потом он вспомнил, что старинное здание сгорело, а это построили недавно, на том же месте.
Впустил их приземистый коротышка, который показался Тони похожим на лягушку. Он повел их к тюремщику. Чем ближе они подходили к уголовному двору, где держали преступников до суда, тем сильнее становилась вонь, которая ощущалась еще у ворот. Тони чувствовал, как комок все сильнее подступает к горлу. Лишь собрав всю свою волю, ему удалось сдержать тошноту.
– Мы пришли, милорд, – сказал тюремщик, пропуская Тони внутрь прямоугольной загородки.
Тони сделал пару шагов и в отчаянии сказал, обернувшись к Нейлору:
– Я тут долго не выдержу. Я не убивал леди Фэрхейвен. Вы должны мне верить.
– Верить вам или нет, милорд, это мы узнаем. Будут слушания, судьи разберутся, примут решение, достаточно ли свидетельств, чтобы задержать вас до суда. Пока их вполне достаточно, чтобы держать вас под арестом. Но я прослежу, чтобы ваш человек прошел к вам без помех.
Нейлор ушел вместе с тюремщиком, а Тони ощутил себя зажатым со всех сторон другими заключенными, которые если и замечали его, то лишь для того, чтобы толкнуть или отпихнуть со своего пути, остальные же просто не обращали на него внимания. Они были бледные, грязные, и от всех воняло. Тони пробрался к самому дальнему углу, уповая на то, что найдется местечко, где можно отдышаться. Наконец он дотянулся до стены и прижался к ней, словно надеясь, что под его напором стенка обрушится и он окажется на воле.
Человек рядом с ним, длинный, худощавый детина, двинул его между ребер.
– Э, первый раз, что ли? Ты как будто собрался выдать на-гора свои накопления? Только не на меня, – произнес он, довольный своим остроумием. – За чё сюда?
Тони поднял на него пустые глаза.
– Слышь, за чё тебя старый Нейлор приволок? На чем поймался, дядя? Такие шишки, вроде тя, за долги подзалетают. А ты за чё?
– Убийство. Меня обвиняют в убийстве.
– Вот так и я, дядя, так и я.
Тони попробовал ускользнуть от похожего на мертвеца типа, двигаясь вдоль стены.
– Ты чё, дядя? Не бойсь, не убийца я.
– И я тоже, – прошептал Тони.
– Я на мокруху как пошел? Самооборона. Не грохни я того Матта Фарнли, он бы меня убрал. Я денег у него взял, много. А он, вишь ты, ко мне: деньги, мол, давай. Ну куда тут деваться? Бедняку-то? А ты как, дядя? Пронес деньги-то?
