Он сделал паузу, опуская воздетые к небу руки. Слушатели были потрясены, кто-то рыдал, кто-то тревожно и с мольбой в глазах ловил каждое его слово. «Как же жить нам, Отче?» – читал он на их лицах. После яркого праздника такая проповедь была верной: люди вернулись к обычной жизни без живых красок и бесплатного угощения. И снова поняли, насколько бедны и несчастны. Многие раскаивались за содеянное во время карнавала. И теперь страх, ужас и стыд жгли их души. Впечатлительные женщины рыдали, мужчины ждали от проповедника решения своих бед.
– Говорю вам: князья падут в своей скверне, нечестивые служители Церкви умрут, а Флоренция откроет свои ворота псам с севера. Вы падете вместе с ними, если не спасетесь вовремя. Многие из вас живут подобно животным: безвольно и бездумно, не размышляя о спасении. Если что нас и отличает от животных, так это свободная воля. Она дана нам была Господом, чтобы мы могли бороться со страстями. Мы выбираем, спастись или погибнуть. Так что же побеждает все, пересиливает и очищает?
Он подождал, пока каждый из слушателей не задаст себе этот вопрос. А затем, поймав вновь их внимание, продолжил:
– Любовь. Ничто не создается без любви. А христианская любовь есть величайшая среди других родов любви, ибо создает великое и чудесное. Она есть мерило и путеводная нить для всех человеческих поступков. Кто обладает этим законом христианской любви, тот может хорошо управлять собою и другими, следовать правильно всем законам. У вас в домах больше книг, чем должно быть, потому что в них написано много бесчестного. Сожгите такие книги, их не подобает читать христианину. Я привел вас к Распятому и показал Его любовь к человеку, ради спасения которого Он пошел на смерть. Я призываю вас иметь любовь к Богу и ближнему. Посмотрите на мать и ее дитя. Кто научил эту молодую женщину, не имевшую прежде детей, воспитывать дитя? Любовь. Какие труды выносит она днем и ночью, ухаживая за ним, и как все кажется ей легко! Какая этому причина? Любовь. Любовь привязала Иисуса Христа к столбу, любовь привела Его к кресту, любовь воскресила из мертвых. Так ищите ее в своих сердцах. Взращивайте в себе христианскую истинную, чистую любовь. И вы найдете спасение. Господь дал меня вам в качестве отца, чтобы указать вам путь исправления ошибок, дабы вы заслужили Его прощение. Покайтесь, о сыновья, о дочери, и Господь будет к вам милосерден. Ходите, пока имеете свет – когда наступит ночь и тьма, света уже будет!
Домой шли в молчании. Джованна под руку с Валентином, брат и сестра все еще переживали нападение Савонаролы. Лоренцо думал, что из-за страсти к Клариче его чуть было не наказали бесчестием сестры. А Джакомо был глубоко потрясен проповедью. Он всегда был более набожен и осторожен, и теперь зароненные в его хрупкую и подготовленную душу слова Савонаролы разожгли пламя сильной веры. Он решил, что впредь будет ходить на его проповеди постоянно. Савонарола прав: сестре и брату стоит прекратить позировать художникам, это греховно. Он давно подозревал об этом, но теперь знал наверняка.
Произошедшее на карнавале лишь подтверждало слова монаха: Флоренция погрязла в грехе. Дома виделись Джакомо теперь затянутыми им, как паутиной, улицы – черными от греха, сам воздух – ядовитым. Неудивительно, что на его сестру напали: ее красота провоцирует греховные мысли, которые и без того гуляют в головах щеголей. Им всем следует быть скромнее и подумать о своем спасении.
Вся семья собралась в кабинете отца, Джакомо попытался пылко передать весь душевный трепет и переживание от проповеди Савонаролы, побудить отца к действию. Синьор Альба смотрел на старшего сына и мрачнел.
– Что ты хочешь сказать, сын мой? Что Валентин и Джованна, твои брат с сестрой, которых ты знаешь с пеленок, черны душой, только потому что так решил какой-то монах, который с ними не перемолвился и словом? С чего вдруг ему нападать на моих детей? Задумывался ли ты над его побуждением?
– Он борется за чистоту веры… – начал было Джакомо, но отец перебил его:
– Чистота веры возможна только в монастырях. Пусть следит там за чистотой. Люди не могут вести монашеский образ жизни. Торговля, управление, продление рода – повсюду можешь найти грех, если захочешь. Жизнь всегда возьмет свое: мы грешны, уже рождаясь. Как ты думаешь, верующим важно, чье лицо у Мадонны? Нет! Спустя века никто даже знать не будет, кто позировал для фрески Боттичелли. Но гармония и красота его труда будут восхищать по-прежнему, волновать и вдохновлять к смирению и любви! Вот почему Медичи выбрали Джованну. Вот почему я дал согласие. И буду давать, если посчитаю нужным. Красота, сын мой, – это Бог. Гармония – это тоже Бог. Любовь – это тоже Бог. Если бы этот Савонарола мог любить, как проповедует, он бы не атаковал моих детей, он бы по-другому попытался склонить их к своим убеждениям. Но он слишком фанатичен, и это пугает меня. Добра от этого не будет.
– Ты не прав, отец, мы все боимся Медичи, а он напрямую нападает на Лоренцо…
– Боимся?! – синьор Альба вдруг вспылил. Он поднялся с трудом из кресла и ткнул пальцем в грудь Джакомо. – Если ты боишься, говори за себя. Лоренцо Медичи спас наш город, добровольно и тайком поехав к Неаполитанскому королю, который вместе с Папой планировал его убийство. Он прожил там три месяца и смог, слышишь ты меня? смог переубедить своего врага и сделать его своим союзником против Папы. Флоренция расцвела при нем еще больше, чем при его деде. Да, порой он жесток, но жесток с врагами. Но бояться его может только тот, кто затевает против него недоброе. Ты что, Джакомо, решил присоединиться к его врагам?
– Нет.
– Тогда я больше не желаю слушать эти речи в своем доме. Дочка, – Джованна подбежала к отцу и обвила его руками за шею, помогла сесть.
Синьор Альба как раз хотел перейти к делам, когда секретарь доложил о том, что граф делла Мирандола просит принять его.
– Рановато для разговора о квасце… или он передумал… Проси!
Войдя в кабинет, Пико делла Мирандола быстрым взглядом окинул семью Альба. Джакомо весь в красных пятнах, синьор Альба, несмотря на сердечное приветствие, еще сердит. Значит, тут шел спор. Джованна стоит рядом с Валентином, старается держаться, но в ее глазах беспокойство. Только Лоренцо спокоен и расслаблен.
– Граф делла Мирандола, боюсь, вы пришли жаловаться на моих рабочих.
– Вовсе нет, – граф изящно поклонился, и Джованна не смогла сдержать удивленного возгласа. Она вдруг поняла, кто скрывался за золотой маской.
– Что случилось? – синьор Альба посмотрел на свою дочь.
Джованна растерянно замерла: отец ничего не знал о происшедшем. Граф делла Мирандола смотрел ей прямо в глаза, чуть улыбаясь.
– Я наступил ей на ногу, – нашелся Валентин. Он почувствовал, что сестра по какой-то причине не сможет объяснить своего возгласа, но и сам не понимал ее. Когда отец отвернулся снова к графу и стал расспрашивать его дальше, Валентин попытался поймать взгляд Джованны, но она рассеянно смотрела в одну точку, пытаясь понять, как теперь определить делла Мирандола. Он спас ее, но она еще смутно помнила голодный хищный взгляд сквозь прорези в золотой маске. Или ей почудилось? Почему никак не удавалось определить его, почему все мужчины были так понятны, а этот представлял собой химеру, которая менялась в зависимости от ее чувств? Не она ли сама вдохнула в образ графа эту таинственность, опасность и яркий ум? не навыдумывала ли все на пустом месте… И может, не он был это вовсе. А ей бы хотелось, чтобы был он. Она накручивала на кисть золотой пояс, натягивала с силой, потом отпускала и повторяла снова. Может, так она себя сама то пугает, то отпускает? а не граф?
– Что ж, если вы всем довольны, что же привело вас сюда сегодня?
– Это вовсе не деловое предложение, поэтому я позволил себе прийти раньше срока. Скорее, речь пойдет о более личном деле.
Граф делла Мирандола опустил взгляд и стал похож на наказанного школяра.
