разметались по земле, а серьги, свисающие с ушей, поблескивали словно драгоценные камни. Она знала это лицо! Те же удивительные черты, но более мужественные, потому что он стал старше на семь лет. Индеец с флейтой! Это был он!
Девушка не могла поверить своим глазам. Может, она сошла с ума от горя или просто спит и видит сон? Она настолько была удивлена, что непроизвольно протянула к нему руку и прикоснулась к его щеке, проверяя, настоящий он или фантом. Она сделала это, не задумываясь, но тут же отдернула руку, потому что почувствовала: индеец настоящий! Он пошевелился, а она зажмурилась, делая вид, что еще спит. Девушка услышала, что он встал, а потом почувствовала, как он положил ладонь на ее лоб. Анита, которая ненавидела чужие прикосновения, вскрикнула и широко распахнула глаза. Индеец отдернул руку с озадаченным видом, а девушка попыталась сесть. С большим трудом ей это все-таки удалось сделать, и она испуганно снизу вверх взглянула на апача, который встал в полный рост в полуметре от нее. Она смотрела в его суровое лицо и не могла понять, узнал он ее или нет. Наверное, не узнал, ведь тогда она была слишком юной, да и пряталась за платком.
Индеец несколько мгновений рассматривал ее, а потом молча вышел из «типи». Но вернулся он быстро, неся в руках воду в кувшине и пару лепешек. Анита удивилась. Он заботится о ней? Может, он все-таки ее узнал? Но сейчас даже не время принятия пищи!
Анита приняла из его рук еду, тихо прошептав «спасибо» на языке апачей (за недели пребывания здесь она догадалась о значении десятка слов, которые слышала от прежних «хозяев»). Индеец замер и удивленно посмотрел на девушку, а потом резко развернулся и покинул «типи».
Анита попыталась поесть, но вдруг поняла, что у нее очень болит челюсть. Пощупав свое лицо, она осознала, что выглядит, скорее всего, ужасно. Но платка, чтобы прикрыть лицо, у нее не было. Да и зачем? В нынешних обстоятельствах это уже не имело значения.
Тело тоже болело. При движении кололо в боку: возможно, были повреждены ребра. На руках и ногах повсюду были синяки, но чувствовала она себя значительно лучше, чем вчера.
Как же она оказалась в жилище этого индейца? Она напрягла память, а потом вдруг вспомнила: кто-то подошел к ней, когда она была привязана к столбу. Наверное, это и был этот парень. Значит, он ее спас? Но почему? Может, ему тоже нужна рабыня?
Вспомнив свои мучения на столбе, Анита содрогнулась. Но тут же ее мысли переметнулись к еще более страшным воспоминаниям — побоям. Как же там Майра? Ей досталось даже больше, чем Аните.
Как же ей узнать о ней? У кого спросить?
В этот момент индеец снова зашел. Увидев, что Анита не доела лепешки, он показал ей знаком, что она должна есть, поэтому она, превозмогая боль в челюсти, постаралась максимально быстро покончить с едой. Наверное, индейцу нужна рабыня для работы, и он откармливает ее, чтобы она быстрее могла обслуживать его.
Опустошив кувшин, она снова пробормотала «спасибо» и протянула его индейцу, бросив на него только один короткий взгляд. Он взял кувшин и вышел.
Анита огляделась. С удивлением она поняла, что все это время лежала на единственном спальном месте в этом жилище. Ей в голову сразу же полезли привычные панические мысли: не собирается ли апач заставлять ее делить с ним ложе? Она задрожала от одной мысли об этом. Нет, только не это! Похоже, у этого парня нет ни жены, ни служанок, иначе он не приносил бы ей еду сам. Он молод. Он реально может откармливать для себя… наложницу!
Девушке стало плохо. Она по-настоящему испугалась. Может, как-то сообщить ему о том, что она когда-то спасла его, и тогда он ее не тронет? Но как, если он не понимает ни слова по-английски? А может, он давным-давно об этом забыл? А вдруг, наоборот, он решит, что она подходит ему на роль жены, потому что она тогда спасла его жизнь? Нет, ему нельзя ничего говорить! Но что же делать?
Ее начала одолевать стремительная паническая атака: сердцебиение стало зашкаливать, дыхания не хватало. Анита заставила себя встать на ноги и инстинктивно поспешила выйти из палатки на воздух. Когда она покинула «типи», ее на мгновение ослепил яркий полуденный свет солнца, но глаза быстро привыкли. Вокруг стояло несколько подобных «типи», у которых хозяйничали индейцы разных возрастов. В основном, это были женщины и девушки. Они бросили на Аниту пару равнодушных взглядов, а потом продолжили свои дела.
Дыхание девушки немного восстановилось. Она собралась нырнуть обратно в палатку, как вдруг увидела, что мимо на мустанге медленно проехал индеец, тянущий по земле «волокушу» — треугольные сани. Когда же Анита увидела содержимое саней, ее ноги подкосились. В волокуше лежала Майра. Ее лицо было сильно обезображено побоями. Анита задрожала, как осиновый лист. Очевидно, что молодая вдова была мертва.
Анита стала задыхаться от ужаса, но вдруг чьи-то руки грубо втолкнули ее обратно в «типи». Она не смогла удержаться на ногах, потому что они просто отнялись, и упала на земляной пол. Свернувшись калачиком и спрятав лицо, она начала тихо, но безудержно рыдать. Жестокая смерть Майры вернула все старые страхи Аниты, которые породил в ее душе еще Ральф. Индейцы — это монстры! Безжалостные убийцы! Бездушные животные, не знающие ни сострадания, ни добра, ни любви. И она у них в плену! Ее ночные кошмары стали настоящей реальностью!
Четан стоял над рыдающей девушкой и тяжело дышал. Когда он возвращался к своему жилищу, он еще издалека увидел, что его рабыня вышла из «типи». Проследив за ее остекленевшим взглядом, он сразу все понял: она увидела, до чего довел ее подругу безжалостный Квато. Четану и самому не нравилось, как его соплеменник поступил с рабынями. Это было чрезмерно жестоко. Но некоторые апачи считали это справедливым возмездием за злодеяния белых людей.
Четан понял, что его рабыня получила шок от увиденного, и бегом бросился к ней, постаравшись оттолкнуть ее обратно в «типи», чтобы она больше не могла смотреть на это ужасное зрелище. Увидев, что она начала рыдать на полу, он догадался, что теперь с нею особенно сложно.
Почувствовав усталость от собственных переживаний, Четан вышел из «типи» и не возвращался до самого вечера. Он не хотел видеть рыдания этой девушки. Ее страдания почему-то доставляли ему душевную боль. Он ненавидел эту боль! Он слишком много пережил в своей
