Непокорная фрау Мельцер - Якобс Анне

– Я больше никогда не буду высовываться из окна.

«Очкастой ведьме» этого все еще казалось мало.

– Почему?

– Потому что я могу выпасть из окна.

Она отпустила его ухо, но перед этим еще раз сильно дернула. Он больше его не чувствовал, ему казалось, что с правой стороне головы висит тяжелый горячий шар по крайней мере, размером с тыкву.

– Закрой сейчас же окно, Леопольд!

От нее пахло сигаретным дымом. Когда-нибудь он докажет бабушке, что она тайком курит. Когда-нибудь – когда она окажется неосторожной и даст себя поймать.

Он закрыл окно и повернулся. Фрау фон Доберн стояла у письменного стола и проверяла его арифметические задачи. Пусть смотрит сколько угодно, все было правильно.

– Перепиши задание заново: твой почерк ужасен!

Он не подумал об этом. Она была глупой. Уже дважды не заметила арифметических ошибок в задачах Додо; ей только было важно, чтобы цифры и буквы были аккуратно написаны. И все же, наверное, лучше было не жаловаться, иначе она лишит его полчаса игры на фортепиано.

– Затем ты пятьдесят раз напишешь фразу: «Я больше никогда не буду высовываться из окна, потому что могу упасть вниз».

Прощай фортепиано. Вероятно, этой писаниной он будет занят до конца дня. Лео был зол. На гувернантку. На бабушку, которую так легко было обмануть. На маму, которая вечно торчала в своем дурацком ателье и больше не заботилась ни о Додо, ни о нем. На тетю Китти, которая просто уехала с Хенни. На папу, который не мог терпеть эту старую госпожу Доберн, но и не увольнял ее, на…

– Можешь начинать прямо сейчас!

Он сел за свою парту, которая стояла рядом с партой Додо. Папа купил их, когда они пошли в школу, потому что писать за партой якобы полезнее для здоровья детей. Скамья была прочно привинчена к парте, чтобы не двигать ее. Сверху было место для ручек и карандашей, рядом – углубление, где стояла чернильница. Крышка парты была наклонной, и ее можно было складывать, а под ней находилось отделение для книг и тетрадей. Все как в школе, только гувернантка ежедневно проверяла отделение для книг, поэтому там невозможно было что-то спрятать. Ноты, например. Или печенье. Однажды она нашла их и сразу забрала. В следующий раз он положит туда мышеловку, и она закричит, когда та сработает и прищемит ей пальцы.

Ради этого он даже готов был сто раз написать: «Мне не разрешается прятать мышеловку в письменном столе, потому что моя гувернантка может прищемить в ней свои пальцы». Завтра он спросит об этом Брунненмайер. Или Герти. Августа больше не появлялась, потому что стала слишком толстой с ребенком в животе. Но все они не любили гувернантку. Особенно Брунненмайер. Она однажды сказала, что эта грымза принесет много бед на виллу.

– Как насчет того, чтобы начать писать, а не пялиться в пустоту? – с холодной иронией спросила госпожа фон Доберн.

Он приподнял крышку парты и достал «тетрадь для дополнительных работ». Она уже была наполовину заполнена дурацкими предложениями вроде: «Я не должен шептаться с моей сестрой, потому что это невежливо» или «Я не должен рисовать ноты в моей тетради для письма, потому что там только пишут, а не рисуют». Все было обильно украшено чернильными кляксами – как и его пальцы. В начале второго учебного года они гордились тем, что теперь могут писать карандашом и даже пером, и чернилами. Теперь он охотно бы отказался от этой глупой затеи из-за постоянных клякс.

– У тебя есть полчаса, Леопольд. Сейчас я дам твоей сестре урок игры на фортепиано, а потом мы вместе пойдем подышать свежим воздухом.

Он обмакнул перо в чернила и осторожно провел им по краю стеклянной баночки, чтобы удалить лишнюю синюю краску. Затем нехотя начал писать первые слова, но сразу на белую бумагу капнула блестящая жирная чернильная клякса. Неважно, что он делал, с этим глупым пером просто невозможно было аккуратно писать. Недавно на ужине Клиппи показывал свою ручку «Waterman», которую он получил из Америки с пером из настоящего золота. Ею можно было писать, не макая кончик в чернила, и ручка не оставляла клякс. Но папа сказал, что такое устройство невероятно дорогое и слишком большое и тяжелое для его маленьких пальцев. Опять пальцы! Но почему они не хотят расти!

После двух предложений он глубоко вздохнул и положил перо обратно в чернильницу. Вся рука уже болела от этой чепухи, которую он здесь должен был писать. Снизу снова послышались звуки музыкальных гамм, сначала до мажор, затем ля минор, затем соль мажор… Конечно, Додо сразу же споткнулась о черную клавишу «фа диез». Бедная Додо, она, наверное, никогда не сможет хорошо играть на фортепиано, да она и не хотела этого. Додо хотела стать авиатором. Но об этом знали только он и мама.

Лео вытер испачканную чернилами руку о тряпку и встал. На самом деле не имело значения, напишет ли он эту бессмысленную ерунду сейчас или после ужина – полчаса за фортепиано все равно пропали. С тем же успехом он мог бы сейчас сбегать на кухню и посмотреть, не испекла ли Брунненмайер печенье. Он тихо открыл дверь и побежал по коридору к служебной лестнице. Здесь он был в безопасности – гувернантка никогда не пользовалась ею, она предпочитала подниматься по главной лестнице, как член семьи. Он также был в безопасности на кухне, где она редко показывалась.

– А, вот и Лео! – воскликнула Брунненмайер, когда он появился внизу. – Убежал от своей няньки, пацан? Иди сюда скорее…

Как тут вкусно пахло! С радостью он подбежал к длинному столу, где она готовила салат из капусты с беконом и луком. Там же стояла и ее помощница Герти и резала вареный картофель, а рядом с ней сидела Эльза. В самом деле, это была она, он не ошибся, увидев ее в окно. Она стала бледной и морщинистой, щека была еще немного опухшей, но по крайней мере Эльза уже могла нарезать лук.

– С тобой все в порядке, Эльза? – вежливо спросил он.

– Конечно. Спасибо, что спросил, Лео. Уже стало лучше…

Он внимательно посмотрел на нее, потому что не сразу понял слова. Видимо, потому, что у нее не хватало нескольких зубов. Что ж – они скоро вырастут. У него тоже недавно выпали два молочных зуба, и теперь там росли новые.

– И мы все рады, что ты снова с нами, Эльза! – обратилась к ней повариха. Эльза кромсала лук и улыбнулась, не открывая рта.

– Не хочешь попробовать имбирные пряники, малыш? – улыбаясь, спросила Герти. – Мы вчера испекли немного. К Рождеству.

Она положила нож и вытерла пальцы о фартук, а затем побежала в кладовую. Герти была стройной и быстрой, как ласка. Даже быстрее Ханны, но вдобавок к тому она была еще и умнее.

– Принеси и банку с ореховыми колечками! – крикнула вдогонку Брунненмайер. – Можешь взять несколько штук для сестры, Лео.

Герти вернулась с двумя большими жестяными банками, поставила их на стол и открыла. Сразу же воздух наполнился чудесным ароматом рождественских специй, вытесняя запах лука, и Лео сглотнул потекшие слюнки. Он взял два больших пряника, звезду и маленькую лошадку, а также четыре ореховых колечка. Помимо фундука в них был еще и миндаль. И карамель. Когда надкусываешь его, корочка приятно хрустела на зубах. Внутри колечки были мягкими и сладкими. Лео сразу проглотил свою порцию сладкого, быстро отправив печенье в желудок, откуда их не мог забрать никто, даже госпожа фон Доберн. С долей Додо было сложнее, он завернул пряничную звезду с двумя ореховыми колечками в свой платок, но звезда была слишком большой, и упаковка не помещалась в кармане брюк.

– Нужно просто разрезать звезду, – предложила Герти. – Будет обидно, если ее съест не тот человек.

Кухарка ничего не сказала по этому поводу, она отложила капустный салат в сторону и взяла миску с картофельным салатом, который перемешивала двумя большими деревянными ложками. Те, кто знал ее, могли понять по резким движениям, что она раздражена. Лео спрятал хорошо свернутый платок и подумал, стоит ли осторожно попросить мышеловку. Но теперь, когда на кухне сидела Эльза, лучше было этого не делать. Эльзе нельзя было доверять, она всегда шла на поводу у сильнейшего, и, к сожалению, бабушка безоговорочно доверяла госпоже фон Доберн.