— Вы меня извините?
Она кивнула, и он вышел из комнаты с таким чувством, будто потерпел поражение. Нет, это не было поражением — просто короткое отступление перед перегруппировкой сил. Ничего постыдного. Многие известные генералы считали, что сначала лучше отступить, а уж потом начать массированное наступление.
В этот вечер она чуть не рассказала ему о себе слишком много. Слишком много о своих чувствах к Вейлу.
Пока Салли расчесывала ей волосы, Мелисанда прижимала руку к нижней части живота. Конечно, иметь кого-нибудь, но особенно Вейла, кого интересовала бы ее душа, очень приятно. Весь вечер она была в центре его внимания. Подобное внимание, сосредоточенное на ней одной, вполне может перейти в привычку, если она не будет осторожна. Когда-то с Тимоти, ее женихом, она дала волю своим чувствам, и это чуть не погубило ее. Ее любовь была глубокой и всепоглощающей. Такая любовь — не благодать. Такая любовь — проклятие. Способность нести в себе столь сильное чувство чем-то подобна помешательству. Потребовались годы, чтобы пережить потерю Тимоти. Она хранила в памяти эту боль — напоминание о том, что может случиться, если она потеряет власть над своими чувствами. Теперь ее будущее зависело от ее сдержанности.
Мелисанда содрогнулась от этой мысли и почувствовала совсем другую боль — тупую боль внизу живота, словно ее связывали в тугой узел. Мелисанда сглотнула и ухватилась за край туалетного столика. Уже пятнадцать лет каждый месяц она терпела эту боль, можно сказать, привыкла к ней.
— Ваши волосы очень красивы, когда распущены, миледи, — сказала стоявшая за ее спиной Салли. — Такие длинные и густые.
— Боюсь, слишком темные, — возразила Мелисанда.
— Нуда, — согласилась ее горничная. — Но какой красивый коричневый цвет. Таким становится дуб, когда стареет. Что-то вроде золотисто-коричневого.
Мелисанда скептически посмотрела на отражение Салли в зеркале.
— Незачем мне льстить.
Салли встретилась в зеркале с ее взглядом и, казалось, искренне удивилась.
— Это не лесть, миледи, это правда. Мне нравится, как ваши волосы волнами обрамляют ваше лицо, если мне позволено будет так сказать. Жаль, что вы не можете все время ходить с распущенными волосами.
— Вот уж был бы у меня вид, — усмехнулась Мелисанда. — Ну, просто печальная дриада.
— Об этом я не знаю, миледи, но…
Мелисанда закрыла глаза, ее пронзил еще один приступ боли.
— Вам больно, миледи?
— Нет, — солгала Мелисанда. — Не беспокойся.
Камеристка с сомнением посмотрела на нее. Естественно, она, должно быть, знает о такой проблеме, поскольку белье Мелисанды находилось в ее ведении. Но Мелисанде было бы неприятно, если бы кто-нибудь, даже такое безобидное существо, стал обсуждать столь интимные вещи.
— Принести вам нагретый кирпич, миледи? — нерешительно предложила Салли.
Мелисанда чуть не огрызнулась на горничную, но последовал новый приступ боли, и она только молча кивнула. Завернутый в ткань горячий кирпич мог бы и в самом деле облегчить боль.
Салли поспешила выйти из комнаты, а Мелисанда подошла к постели. Она забралась под одеяла, чувствуя, как боль острыми длинными когтями вонзается в ее бедра. Маус вскочил на кровать и вполз под одеяло, положив голову на ее плечо.
— О, сэр Маус! — прошептала она, погладив кончик его носа, и он, высунув длинный язык, стал облизывать ей пальцы. — Ты мой самый преданный кавалер.
В комнату вернулась Салли с нагретым кирпичом, завернутым во фланель.
— Вот, миледи, — сказала она, засовывая его под одеяло. — Посмотрим, поможет ли он.
— Спасибо. — Мелисанда прижала кирпич к животу и от боли закусила губу.
— Принести вам что-нибудь еще? — Салли все еще стояла у кровати, с беспокойством глядя на нее и ломая руки. — Горячего чаю с медом? Или еще одно одеяло?
— Нет. — Мелисанда смягчила тон. Эта маленькая камеристка была просто прелесть. — Спасибо. Больше ничего не надо.
Салли присела и тихо исчезла за дверью.
Мелисанда закрыла глаза, стараясь не обращать внимания на боль. Она почувствовала, как Маус прижался своим маленьким теплым тельцем к ее бедру. Он вздохнул, и только этот вздох нарушил тишину, наступившую в комнате. Мысли у Мелисанды слегка путались, она пошевелилась и тихонько застонала от боли в животе.
В дверь, ведущую в апартаменты хозяина, постучали, затем она почти сразу открылась, и появился лорд Вейл.
Мелисанда открыла глаза. Почему он выбрал эту ночь для выполнения своих супружеских обязанностей? После их брачной ночи он держался в стороне от нее, очевидно, чтобы дать ей время поправиться, и пришел теперь, когда она совершенно не способна развлекать его. И как она скажет ему об этом, не провалившись сквозь землю от унижения?
— А, уже в постели? — заговорил он.
Но его перебил Маус, выскочивший из-под одеяла. Он уселся на нее и залился яростным лаем.
Лорд Вейл попятился. Маус, потеряв равновесие, свалился, и от этого толчка у Мелисанды вырвался стон.
— Он сделал вам больно? — Лорд Вейл, сердито сведя брови, шагнул к ней, отчего Маус разразился бешеным лаем.
— Тише, Маус, — простонала Мелисанда. Холодный взгляд голубых глаз остановился на Маусе.
Затем неожиданно быстрым движением — она не успела и слова сказать — он схватил песика за шиворот и швырнул в гардеробную. Плотно закрыв дверь, он подошел к кровати и хмуро посмотрел на нее:
— В чем дело?
Она сглотнула, несколько недовольная тем, как он поступил с Маусом.
— Ни в чем.
Выражение его лица стало еще более суровым.
— Не лгите мне. Ваша собака причинила вам боль. Так расскажите мне…
— Это не Маус. — Она закрыла глаза, потому что не могла произнести этих слов, глядя ему в глаза. — У меня… месячные.
В комнате стало так тихо, что она подумала: уж не перестал ли он дышать? Она открыла глаза.
Лорд Вейл смотрел на нее так, будто она превратилась в селедку.
— Ваши… э… да…
Он обвел взглядом комнату, словно искал в ней слова, которые следовало сказать.
Мелисанде захотелось исчезнуть, просто раствориться и воздухе.
— Вам… э… — Лорд Вейл кашлянул. — Вам что-нибудь нужно?
— Спасибо, ничего. — Она натянула одеяло до самого носа.
— Хорошо, тогда…
— Прежде всего… — сказали они одновременно. Он замолчал и посмотрел на нее, а затем изящным жестом большой руки предложил ей высказаться первой.
Мелисанда прочистила горло.
— Прежде всего, не могли бы вы выпустить Мауса?
— Да, конечно. — Он подошел к двери гардеробной и приоткрыл ее.
