Кроме того, она много читала, причем книги на самые разные темы, а в искусстве разбиралась, пожалуй, даже лучше, чем ее муж-художник.
Сирилла чувствовала, что в ее воспитании есть большие пробелы. И сейчас, влюбившись в маркиза, она опасалась того, что со временем этот блестящий джентльмен наверняка сочтет ее скучной.
Что она знает о нем? А его слова о том, что он хотел бы никогда не расставаться с ней… Можно ли им верить?
«Да, Ханна права», — в отчаянии думала девушка.
Слезы снова навернулись ей на глаза. Стараясь удержать их, Сирилла молчала, чтобы голосом не выдать своего волнения и не расстраивать Ханну.
Узенькие улочки Айлингтона сменились более широкими и нарядными центральными улицами. Карета достигла Мейфера и повернула на Парк-лейн.
Наконец Сирилла прервала молчание:
— Мне кажется, мы совершаем ошибку, Ханна. Давай вернемся! А если маркиз опять зайдет, мы… просто не пустим его. Вдвоем-то уж как-нибудь справимся!
Как вы себе это представляете, мисс Сирилла? Выставим его светлость, так, по-вашему? — резко спросила Ханна.
Услышав эти слова, Сирилла почувствовала, будто ее окатили ушатом холодной воды. К сожалению, Ханна права — вряд ли им обеим удалось бы выпроводить маркиза из дома, да, пожалуй, и вообще из ее жизни.
Девушку терзали сомнения. Правильно ли она поступила, сбежав от человека, который, как он утверждает, ее любит? И на Сириллу опять нахлынули воспоминания о блаженстве, которое она испытала в его объятиях совсем недавно.
И тут же она, как наяву, увидела мать, исхудавшую и бледную, с безжизненным взором, который оживлялся лишь в присутствии Франса Винтака. Нет, сказала себе Сирилла, она не допустит, чтобы ее постигла судьба матери! Да и маркиз вряд ли остался бы с ней навсегда…
— Вот и приехали!
Голос Ханны вывел Сириллу из задумчивости. Она нервно сжала руки, пытаясь овладеть собой.
— Предоставьте все мне, — безапелляционным тоном изрекла Ханна. — И помните — другого выхода у вас нет! Вы обязаны это сделать, и ваша матушка наверняка сказала бы то же, будь она сейчас жива.
Кучер, явно пораженный внушительностью особняка, к которому он доставил своих непрезентабельных пассажирок, слез с облучка и распахнул перед ними дверцу.
Ханна расплатилась с возницей и вместе с Сириллой направилась к парадной двери.
Не успела она постучать, как на пороге вырос лакей, весьма импозантный в своем пудреном парике и желто-синей ливрее, украшенной серебряными пуговицами.
— Его светлость дома? — осведомилась Ханна.
— Вам назначено, мэм?
— Мы хотели бы видеть его светлость, — внушительно произнесла служанка.
— Милорд принимает только тех, кто предварительно договаривается с ним о встрече, — торжественно объявил лакей.
— А дома ли мистер Бертон? — задала следующий вопрос Ханна.
Лакей был явно удивлен. Он даже на мгновение отступил от двери, чем не замедлила воспользоваться служанка и зашла в дом.
— Позовите, пожалуйста, мистера Бертона.
Лакей, видимо недавно служивший в этом доме, беспомощно оглянулся. Тем временем Сирилла последовала за Ханной и тоже прошла в холл.
Это было просторное, но несколько темноватое помещение, куда свет падал лишь через два витражных стекла. Сирилла почувствовала, что дрожит от охватившего ее волнения.
С противоположной стороны, оттуда, где располагалась широкая лестница на второй этаж, к посетительницам уже приближался дворецкий, пожилой мужчина важного вида, чем-то похожий на папу римского.
Он открыл было рот, очевидно намереваясь спросить, что здесь происходит, да так и застыл, увидев Ханну.
— Добрый вечер, мистер Бертон, — вежливо поздоровалась служанка.
— Мисс Ханна? Вот уж кого не ожидал увидеть! — воскликнул дворецкий.
— Его светлость дома, как я понимаю? — спросила Ханна и, не дождавшись ответа, обернулась к Сирилле.
— Надо бы вам раздеться, здесь жарко, — заботливо проговорила она и начала развязывать на Сирилле капюшон.
Девушке показалось, что она снова стала ребенком и за ней ухаживает нянька. Впрочем, она не сопротивлялась, молча позволяя делать с собой все, что Ханна сочтет нужным. А та, сняв со своей любимицы плащ, отдала его лакею, который так и застыл у порога, удивленно вслушиваясь в диалог мистера Бертона и неизвестной посетительницы.
Внешность Сириллы явно поразила дворецкого.
Долгое время он смотрел на девушку, не произнося ни слова, а затем еле слышным шепотом спросил у Ханны:
— Вы привезли ее назад к его светлости?
Та молча кивнула.
Слуги обменялись многозначительными взглядами. Все было понятно без слов.
Дворецкий повернулся и пошел через холл, предполагая, что посетительницы следуют за ним. Однако Сирилла, погруженная в свои мысли, не тронулась с места, пока Ханна не потянула ее за рукав.
Подойдя к двери в противоположном конце холла, дворецкий распахнул ее и громким голосом возвестил:
— Леди к его светлости!
Сирилле вдруг показалось, что когда-то давно она уже была здесь. Пройдя мимо дворецкого в комнату, она услышала, как дверь за ее спиной захлопнулась. Девушка обернулась, ища глазами Ханну, и обнаружила, что рядом никого нет.
В противоположном конце этой довольно мрачной комнаты, с пола до потолка заставленной книгами, в кресле с высокой спинкой сидел перед камином какой-то человек.
Он обернулся на звук шагов и вдруг, увидев Сириллу, замер от неожиданности.
— Лорейн!
Сирилла скорее угадала, чем расслышала, то, что он сказал.
Несмелой походкой она направилась к креслу, чувствуя, что губы ее сухи и горячи, а сердце отчаянно колотится в груди.
— Пока она шла, человек в кресле не сводил с нее глаз, словно завороженный, и вдруг резко спросил: Ты, должно быть, Сирилла?
— Да… папа.
— Я принял тебя за твою мать.
— Мама умерла…
— Умерла?
Он не произнес, а словно выдохнул это слово. Чувствовалось, что новость его потрясла.
— Давно?
— Два года назад.
— От чего?
— Она становилась все слабее и слабее… потому что слишком мало ела….
Если Сирилла хотела поразить своего собеседника, это ей, без сомнения, удалось.
— Я, кажется, ослышался… Повтори, что ты сказала!
— Мы были так бедны, что порой не могли купить себе еду…
Лицо герцога исказилось от боли. С трудом овладев собой, он задал следующий вопрос:
— Поэтому ты и пришла теперь ко мне?
— Да… папа.
— Почему же ты не сделала этого сразу же после того, как умерла твоя мать?
Потому что тогда па… то есть Франс Винтак, покончил бы с собой. Я должна была заботиться о нем — ради мамы…
