Он еще сильнее сжал ее руку.
– Ну, а теперь ты скажешь мне, что она говорила перед отъездом. Скажешь, куда отправилась эта дрянь? – прошипел Ламар.
– Оставь ее в покое, прошу тебя, – умоляюще проговорила Марилла. – Тебе ведь нет дела ни до Анджелики, ни до ребенка! Ты даже не знаешь, как его зовут, так ведь? С полдюжины таких же малышей бегают по улицам Денвера, твоих детей, Ламар, чьи матери забыли об их существовании. Возьми кого-нибудь из них. Оставь Анджелику и ее сына в покое. Она любит Робби! Это все, что у нее есть! Прошу… умоляю, оставь их в покое!
– Мне не нужно чужое отродье! Если Пенелопа собирается растить ребенка, то я должен быть уверен, что он мой, а не чей-то еще… В его жилах должна пульсировать только моя кровь! Как ты там говоришь?.. Робби? Вот это мой ребенок, и он будет со мною! А теперь немедленно говори, куда она отвезла его.
Марилла взвизгнула, когда его пальцы впились ей в руку так сильно, что ей показалось – сейчас кость просто хрустнет, ломаясь пополам.
– Я не знаю, Ламар… Клянусь, не знаю! Она ничего не сказала мне… Может, ей не хотелось, чтобы мне стало что-то известно…
– Скажи мне хотя бы то, что знаешь!
Когда Джексон промолчала, Оруэлл заломал ей пальцы. У Мариллы перехватило дыхание от боли.
– Она села в дилижанс три дня назад, может, четыре. Не знаю, я не считала… Анджелика не брала с собой много вещей. Я… я думала, она поедет к тебе с просьбой оставить ее и Робби в покое. Может быть, сейчас Корралл там и ищет тебя… и больше ничего не знаю. Клянусь! Не знаю!
Ламар оттолкнул женщину от себя и широкими шагами направился к двери.
– Если я узнаю, что ты скрыла от меня хоть что-нибудь, – берегись! Я вернусь… Слышишь?! Я обязательно вернусь!
Спустя несколько секунд дверь захлопнулась.
Ноги Мариллы подкосились. Она схватилась за спинку стула и упала на жесткое сиденье. Дрожь, возникшая в коленях, распространилась по всему телу. Джексон закрыла лицо ладонями, борясь с тошнотой, подступавшей к самому горлу, несмотря на то, что она шептала, настойчиво повторяя: «Я ничего не сказала… Я ничего не сказала…» Правда, Марилла почему-то не верила собственным словам…
– Анджелика, спасайся, – тихонько произнесла она. – Спасайся!
Анджелика погладила ярко-зеленую ткань… Она выбрала именно это платье лишь потому, что оно нравилось Ламару. Корралл вспомнила тот вечер, когда он подарил ей его. Тогда Оруэлл сказал о совпадении цвета наряда и ее глаз и изъявил желание почаще видеть свою возлюбленную в этой одежде.
Анджелика тревожно посмотрела на часы на каминной полке. Он опаздывал!
Она повернулась, пересекла номер «люкс» и подошла к одному из больших окон, которые выходили на улицу. На город опускались сумерки. Где Ламар?
За ее спиной на столе остывали любимые блюда Оруэлла. Бутылка шампанского охлаждалась в ведерке со льдом. Она попыталась предусмотреть все, чтобы этот вечер стал особенным.
Анджелика боялась, что он начал терять к ней интерес и перестает любить ее. А ей так страшно потерять его! За последние две недели визиты Ламара становились все более редкими, он перестал водить ее ужинать или в театр. Они совсем не выходили из номера в «Виндзоре».
Оруэлл обычно приходил без предупреждения. Они как-то второпях занимались любовью, затем он одевался и уходил.
Но теперь все будет по-другому. Когда Ламар узнает новость, то признается ей в любви и тут же предложит Анджелике выйти за него замуж.
Она услышала, как в замочной скважине повернулся ключ, и бросилась к двери.
Оруэлл сразу же посмотрел на накрытый стол и вино, а потом уже бросил косой взгляд на нее, стоявшую у окна.
– Что это?
Анджелика подошла к нему и сказала:
– Да вот, подумала, может быть, поужинаем вместе.
– У меня нет сегодня времени. Что случилось, Анджелика? В своей записке ты написала о каком-то важном разговоре…
Он снял сюртук и бросил его на кресло.
– Но я же предупреждал тебя, чтобы ты не беспокоила меня в конторе.
– Извини, Ламар, Просто… мне… я не видела тебя почти две недели, и мне…
– Ты что, думаешь, у меня нет больше других дел, как только бегать к тебе каждый раз, когда ваше сиятельство почувствует себя одиноко? Разве я не прихожу всегда, при первой же возможности…
– Да, но я думала…
Ламар принялся расстегивать рубашку.
– Я ничего не хочу, кроме тебя. Пойдем в спальню.
У Анджелики комок тошноты подкатил к самому горлу.
– Ламар, прошу тебя… Мне нужно поговорить с тобой.
Он раздраженно вздохнул, и его лицо перекосилось от злости.
– Ламар, я… – нерешительно начала она, потом подошла поближе и продолжила, – я люблю тебя… Ты прекрасно знаешь об этом. Мне всегда хотелось думать, что ты… м-м-м… ты тоже любишь меня. Иначе зачем же ты…
По какой-то неизвестной ей причине Анджелика больше не могла смотреть ему в глаза. Она чувствовала себя почему-то беззащитной… и грязной. Повернувшись спиной к Оруэллу, Корралл договорила:
– Ламар, у меня будет ребенок. Нам нельзя больше ждать…
Он развернул ее так резко, что Анджелика чуть не упала.
– Ребенок?! Ты что, беременна?!
– Да. Я…
Оруэлл ударил ее по щеке сильно и жестоко. Корралл, не ожидавшая такой реакции, не удержалась и упала на диван. Он быстро приблизился к ней и заорал:
– Ты, идиотка! Неужели ты ничего не понимаешь? Почему ты не предотвратила это? Неужели ты настолько глупа? Да любая шлюха в салуне подскажет тебе, как не дать случиться подобному!
Ламар занес руку, словно приготовился для нового удара, Анджелика вжалась в спинку дивана.
– Пенелопа еще может простить мне любовницу, но ребенка – никогда! – Побледнев, он добавил:
– Если Александр когда-нибудь узнает об этом…
– Кто такая Пенелопа? – тихо спросила Корралл. – Кто он, этот Александр?
Бледность исчезла с лица Оруэлла. Сощурив глаза, он взглянул на нее: от ненависти к этой женщине гримаса злости исказила его черты.
– Пенелопа – моя жена, а Александр – ее отец.
– Твоя… жена?! – прошептала она, боясь задать вопрос громче: настолько ошеломили его слова.
– А ты думала, что я тут же оставлю ее, как только узнаю о ребенке? Причем, скорее всего, от какого-нибудь проходимца! Здорово это ты придумала – подкинуть его мне.
