На берегу теперь полно было народа. Работы на корабле прекратились, принаряженные марблхедцы собрались поглядеть на это зрелище, в основном это были женщины с детьми и немногие мужчины, не занятые на корабле. У всех было приподнятое настроение, кто-то кричал, кто-то пел песни. Ремембер Мэврик, молодая жена Макея, явившаяся в своем умопомрачительном зеленом платье, помахала рукой:
— Фиб, привет, ты уже здесь? Смотри-ка, кто это там? Клянусь, это мужчины из Салема!
Фиб проследила за взглядом женщины. К берегу шли, стараясь не привлекать к себе внимания, два человека в темном.
— Решили поглазеть, как будут спускать корабль на воду, — рассмеялась Фиб, — и держаться на расстоянии. Не дай Бог, Марк их увидит.
— Или кто-нибудь еще из наших мужчин.
И она не ошиблась. Том Грей, заметивший чужаков, вдруг остановился.
— Нам не нужно здесь чужих, — закричал он. — Сукины дети, шпионы чертовы! Убирайтесь к вашим чиновникам и святошам! У вас самих силенок не хватит построить такой корабль!
Он поднял большой камень. Салемцы поспешно спрятались за дерево.
— Успокойся, Том, — сказала Фиб, опасаясь, что его снова притянут к суду в Салеме. Салем считал этот свой аванпост богопротивным пасынком и занимался им только ради поддержания дисциплины. В Марблхеде не было ни молельного дома, ни проповедника, и мало кто из местных жителей нуждался в том и другом.
Том, бросив камень, попал в дерево, он хотел бросить еще один, но появившийся рядом Мэврик вмешался, решительно сказав:
— Пускай побудут здесь. У нас есть более достойные занятия.
Вода прибывала, корабль нужно было спускать на воду. Несколько оставшихся на берегу мужчин откликнулись на крики с корабля, стали ударять по опорным доскам топорами.
Женщины собрались вместе, глядя на корабль с гордостью и надеждой.
Корпус корабля был из местной древесины, мачты — из эссекских елей, канаты для корабельной оснастки привезены из Бристоля, парусины тоже из Англии, корабль был покрашен индейскими красителями с рудника в Беверли. И скольким пришлось пожертвовать, чтобы все это приобрести! Сколько ткани, думала Фиб, было приобретено только от продажи теленка ее Бетси. Но все марблхедцы при своей бедности (даже Мэврики считались бедными по бостонским меркам) пожертвовали многим ради своего «Желанного». Они все делали сами, люди из Корнуолла и других западных графств, такие разные по нраву и воспитанию, но объединенные любовью к свободе и к морю.
Прибывшая вода достигла уже отметки, сделанной корабелами на скале. Удары мужчин стали энергичнее. Маленький Исаак дернул мать за юбку. «Вон папа», — пронзительно закричал он, показывая на корабль пальчиком и подпрыгивая от радости. Фиб поглядела туда и увидела Марка, карабкавшегося на грот-мачту первым из трех молодых людей. У нее захватило дух, но она улыбнулась. Ах, Марк! Никак не может постоять спокойно! Но если двое остановились на уровне «вороньего гнезда», то Марк полез выше, устроившись на рее брам-стеньги, откуда и помахал шляпой с торжествующим видом. И снова Фиб почувствовала холодок страха. Почему он всегда так безрассуден, так хочет во всем превзойти других, почему не..?
— Миссис Ханивуд, мальчик готов? — услышала она голос Мэврика, стоявшего рядом с бутылкой кларета.
— Да, конечно, — ответила Фиб. — Пойдем со мной, дорогой, — сказала она сыну.
Исаак взял бутылку и, вступив, поддерживаемый Мэвриком, на помост, послушно пролепетал:
— Я крещу тебя «Желанный».
Вино брызнуло на огромную корму.
Корабль, устремившийся навстречу прибывающей воде, вдруг накренился, и люди на берегу замерли в страхе. Корабль сразу выправился, но Марк, сильно наклонившийся вперед, чтобы разглядеть получше своего сына, выполняющего торжественный обряд, потерял равновесие и, сорвавшись, упал на палубу…
Марк много дней пролежал без сознания, а когда пришел в себя, сознание его все же было не совсем ясным и ноги его не двигались. Моисей Мэврик послал лодку в Салем за врачом. Однако этот джентльмен, осмотрев Марка, сказал, что предполагает перелом позвоночника и сделать ничего не может.
Фиб приняла приговор молча. Она не жаловалась, не молила о помощи, глаза ее словно застыли, и доктор решил, что она немного не в себе. Так же решили и другие жители Марблхеда, пришедшие выразить свое сочувствие и принесшие еду, получив в ответ вялую благодарность Дорка Пич, помогавшая ухаживать за больным, и Том Грей, пренебрегший любовью к удовольствиям, чтобы освободить Фиб от самой тяжелой работы, думали по-другому. Они видели ее постоянную нежность к Марку, который не раз бывал груб, а иногда, в бессознательной ярости на судьбу, проклинал ее или маленького Исаака. В бреду и горячке он представлял себе, что находится на корабле, и Фиб, пренебрегая насмешками некоторых горожан, попросила Тома сделать большую качалку. Когда качалка была готова, они положили в нее Марка, и Фиб стала осторожно качать его. Эти мерные движения, казавшиеся Марку корабельной качкой, приносили ему облегчение, и боль уходила.
Потом Марк немного окреп, боль прошла, и он больше не нуждался в качалке. Теперь он все время молча лежал на кровати. И однажды, когда Фиб принесла ему ужин, Марк поглядел ей в глаза и сказал:
— Принеси мне ружье, Фиб! Я не могу так жить… — Он ударил себя по парализованным ногам. — Я калека, не человек. — Лицо его исказилось, он схватил жену за руку. — Принеси ружье, Фиб. А когда ты станешь вдовой, найдутся многие, кто захочет взять тебя с детьми…
Тогда она обняла мужа за шею и, утешая, как ребенка, стала нашептывать ему:
— Тише, тише, милый! Мы выстоим, я знаю. Ты поправишься. Вот увидишь, весной ты снова будешь ловить рыбу.
Но она знала, что этого не будет. В те месяцы, что они жили на пожертвования соседей, она не раз думала, как им быть дальше.
Первый рейс «Желанного» был удачным: Испания и Португалия охотно раскупили соленую рыбу, оказавшуюся вкуснее местной. Корабль вернулся с вином и солью и с умеренной прибылью. Доля Марка была маленькой, и он не заинтересовался ею. Фиб не решилась говорить с ним о корабле, опасаясь обострений тяжелой болезни, что было бы хуже его нынешней апатии.
Фиб долгое время провела в сомнениях и тревоге, которые она тщательно скрывала от Марка. Молодая женщина долго лежала без сна на чердаке, где она теперь спала с детьми. Однажды хмурым февральским утром, проснувшись, она приняла решение. Фиб постаралась сразу начать действовать, пока решимость не изменила ей. Она перепеленала младенца, разогрела на завтрак кашу и уговорила немного поесть Марка, безучастно лежавшего в своей постели. Фиб сказала, что уйдет ненадолго, но Марк схватил ее за руку, словно опасаясь, что она его покинет навсегда.
