Ознакомительная версия.
Согласно этикету того времени, любовники не должны были запираться, дабы ни у кого не возникло дурных подозрений. Но им можно было никого не опасаться, ибо они были защищены от непрошеного вторжения столь же надежно, как если бы на двери был наложен железный засов.
Первого ноября королева произвела на свет сына, которого назвали Людовиком. Это счастливое событие на время сблизило коронованных супругов. Однако едва дофин получил крещение, как монарх снова вернулся в постель мадемуазель де Лавальер. На этом ложе, согретом грелкою, фаворитка познавала радости, утолявшие томление тела, но одновременно вносившие смятение в душу…
Тайным свиданиям оказывала всяческое содействие подруга Луизы мадемуазель д’Артиньи, молодая бесстыдница, которая не отказывала себе в удовольствии подглядывать за любовниками.
Когда король возвращался в Лувр, фаворитка запиралась в своей комнате с другой фрейлиной, посвященной в тайну, мадемуазель де Монтале, и, краснея, делилась с ней некоторыми подробностями своей нежной дружбы с королем. В свою очередь, мадемуазель де Монтале посвящала ее в детали романа Мадам с графом де Гишем. Тема адюльтера была настолько захватывающей, что за болтовней обе девушки часто не замечали, как наступает рассвет, потому что они взяли за обыкновение ложиться в одну кровать…
Однажды король спросил Луизу о любовных похождениях Генриетты. Фаворитка, обещавшая подруге хранить тайну, отказалась отвечать. Людовик XIV удалился в сильном раздражении, хлопнув дверью и оставив в спальне рыдающую Луизу.
Между тем при самом начале своей связи любовники договорились, что если им доведется поссориться, то ни один из них не ляжет спать, не написав письма и не сделав попытки к примирению.
Поэтому Луиза с нетерпением ждала вестника, который постучится к ней в дверь. Так прошла ночь. На рассвете ей пришлось признать очевидное: король не простил обиды. Тогда, придя в полное отчаяние, она решилась на необыкновенный поступок. Завернувшись в старый плащ, она покинула Тюильри и побежала в монастырь Шайо.
Увидев ее расстроенное лицо и распущенные волосы, настоятельница догадалась, что речь идет о какой-то сердечной драме, и попросила остаться пока в прихожей. Луиза, сломленная бессонной ночью, улеглась на полу и принялась тихонько плакать…
* * *
Несколько часов спустя Людовик XIV принимал в Лувре Кристобаля Гавириа, испанского посла. О бегстве Луизы король не подозревал. В зале толпилось множество придворных. Внезапно из одной группы послышались какие-то невнятные восклицания, а затем раздался громкий голос герцога де Сент-Эньяна:
– Как? Лавальер у монахинь?
В этот момент король, расслышавший только имя, повернулся в сильном волнении и спросил:
– Что такое с Лавальер?
Герцог объяснил ему, что фаворитка укрылась в монастыре Шайо. К счастью, с послом уже успели проститься; ибо эта новость привела короля в такое смятение, что он мог бы забыть о приличиях. Приказав подать карету, он не стал дожидаться и вскочил на лошадь. Королева, присутствовавшая при этом, сказала, что он совершенно не владеет собой.
– Ах, мадам! – воскликнул он, разъяренный, словно молодой лев. – Пусть я не владею собой, но сумею владеть теми, кто бросает мне вызов.
С этими словами он вонзил шпоры и помчался галопом в Шайо. Приезд его всполошил весь монастырь. Одним прыжком он оказался в прихожей и обнаружил Луизу, по-прежнему распростертую на полу. Он с нежностью поднял ее.
– Ах, – произнес он, обливаясь слезами, – вы совсем не думаете о тех, кто вас любит!
Она хотела ответить, но рыдания помешали ей. Король стал умолять ее покинуть монастырь. Она долго отказывалась, ссылаясь на дурное обращение с ней со стороны Мадам. Наконец она согласилась уйти вместе c королем. Монашенки, толпившиеся у порога, дружно достали носовые платки.
– Клянусь честью, – тихонько сказал Роклор, сопровождавший короля, – на эти заплаканные лица невозможно смотреть без смеха…
Осторожные друзья посоветовали ему замолчать.
Людовик привез Луизу в Тюильри в своей карете и прилюдно ее поцеловал, так что все свидетели этой сцены пришли в изумление… Они были детьми великого века и утеряли молодецкую удаль своих отцов: их приводило в ужас то, над чем хохотали бы сорок лет назад, во времена короля-повесы Генриха IV.
Дойдя до покоев Мадам, Людовик XIV стал подниматься очень медленно, не желая показать, что плакал. Затем он начал просить за Луизу и добился – не без труда – согласия Генриетты оставить ее при себе… Величайший король Европы превратился в униженного ходатая, озабоченного только тем, чтобы мадемуазель де Лавальер не проливала больше слез.
Вечером Людовик посетил Луизу и преподнес ей «меру вкусного овса». Увы! Чем большее она получала наслаждение, тем сильнее мучилась угрызениями совести. И томные вздохи смешивались с искренними сетованиями…
На следующий день весь Париж с жаром обсуждал приключение в Шайо. Поведение короля шокировало многих. По общему мнению, Его величеством были явлены непростительное пренебрежение по отношению к королеве и крайнее легкомыслие в тот момент, когда в Париже находился испанский посол.
Два дня спустя на кафедру королевской часовни поднялся аббат, недавно прибывший из Меца, и обратился к монарху с невероятным по смелости увещеванием. Гневно возвысив голос «против ложных любезностей и трепетных желаний, получивших название пороков честного человека», он в заключение произнес:
– Вот где божественное слово должно обрести спасительную ярость: да сокрушатся им все идолы, да опрокинутся все алтари, на коих приносятся жертвы обожаемому созданию.
Мадемуазель де Лавальер вздрогнула, а Мария насторожилась…
Мадам де Монтеспан служит «черную мессу», чтобы завоевать Людовика XIV
Женщины считают невинными самые дерзновенные свои поступки.
Жозеф ЖуберТолько поэтам свойственно восторгаться свежим дуновением весны. На самом деле с ее приходом воспламеняются те органы человеческого тела, о которых из соображений приличия лучше не упоминать. Вот и Олимпия Манчини, ставшая графиней де Суассон, в апреле 1662 года почувствовала себя внезапно так, словно села на раскаленные головешки: она испускала вздохи, больше походившие на стоны, раздувала ноздри и подгибала колени, содрогаясь всем телом. Вскоре этот внутренний жар лишь ему ведомыми путями достиг сердца, где и обрел благородное наименование любви.
Олимпия вновь ощутила непреодолимое влечение к королю и исполнилась ревности к фаворитке. Графиня де Суассон не любила мадемуазель де Лавальер, полагая, что та похитила у нее расположение короля. Три страсти терзают души людей – честолюбие, любовь, зависть; и ими была потрясена эта душа.
Ознакомительная версия.
