журчанию внимали усыпанные цветами олеандры, а две стороны двора замыкал дом, выстроенный в виде латинской буквы «L»: одна часть была занята мастерской, а вторая предназначалась для повседневной жизни. Прелестный двор был прохладен и радовал глаз, но преступнице не дали там задержаться. Грубо отпихнув некрасивую служанку в плоской шапочке, — старуха от неожиданности выронила тарелку с жареным луком, — Торос протащил дочь через кухню и кладовую ко входу в подвал и втолкнул ее туда.
— Тебе принесут подстилку и еду, — вне себя от ярости проревел он, — но ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока я не пойму, заразилась ли ты проклятой болезнью. Если ты заболела, я позову братьев из Сен-Ладра, чтобы они отвели тебя в лепрозорий, где ты просидишь взаперти до тех пор, пока не умрешь!
— А если... я не заразилась? — с трудом выговорила разбитая и наполовину оглушенная девушка.
— Тогда... не знаю! Мне надо подумать... Может быть, я все равно к ним схожу... из предосторожности! Какой мужчина захочет тебя взять после такого безобразия? Уж точно не сын Саркиса, которому я тебя пообещал! Разве что его сейчас нет в городе? По-моему, он должен был поехать в Акру...
Совершенно очевидно, что Торосу, не имевшему сына, мучительно было видеть, как исчезает с его горизонта свадьба, которая соединила бы его лавку с мастерской ювелира Саркиса. Мысли с бешеной скоростью крутились у него в голове, и он прикидывал, что, может быть... не все потеряно, если Ариана не заразилась проказой.
— Вы можете с таким же успехом прямо сейчас отвести меня туда, — устало проговорила девушка. — Если я не могу принадлежать королю, я предпочту сыну Саркиса лепрозорий.
— Принадлежать королю? Дура несчастная! Хоть он и прокаженный, а ты ему ни к чему! Ты теперь даже в шлюхи не годишься и, если бы я не сдерживался...
Он поднял над ней громадный кулак, и Ариана сжалась в комочек, втянув голову в плечи и ожидая удара, который отец, к счастью, так и не нанес. Торос, человек практичный и обладавший торговым чутьем, вовремя сообразил, что, если его дочь не заразилась, глупо было бы загубить едва расцветшую красоту, которая со временем лишь развилась бы. Не один только сын Саркиса, но и другие мужчины давали ему понять, что не прочь заполучить на свое ложе такую прелестную супругу. Пожав плечами, армянин поднялся по ступенькам, запер подвальную дверь и вытащил ключ из замка. Ему в самом деле надо было подумать!
За дверью стояла служанка, которой даже не пришло в голову собрать рассыпавшийся с тарелки лук. Она была слишком стара для того, чтобы по-прежнему бояться хозяина, которого помнила еще в мокрых пеленках, а то, как он обращался с дочерью, ее возмутило, и она набросилась на него:
— Да что она такое сделала, чтобы ты ее бил и запирал, как бешеную?
— Она и в самом деле взбесилась, и я советую тебе оставить ее там, где она сейчас, если не хочешь, чтобы и тебе досталось! Она оскорбила меня, публично себя опозорив.
— Этого не может быть... или она совсем потеряла голову. А может, не она, а ты? Такая кроткая, такая скромная, такая благоразумная девушка! Цветок добродетели.
— Твой цветок добродетели, твоя скромная девушка бросилась под ноги коню, на котором король возвращался с войны, потом преподнесла королю розы... а потом поцеловала его. На глазах у всего Иерусалима! — проскрежетал Торос.
Старуха горестно покачала головой.
— Она давно его любит, — вздохнула служанка, утирая слезу. — С того дня, как он пришел сюда вместе с отцом, которому хотелось подарить молодой жене рубины. Им было тогда лет шесть или семь, и твоя дочь навсегда осталась очарована им. Он был таким красивым мальчиком!
— От его красоты скоро и следа не останется! Несмотря на лечение, проказа свое дело делает. Он пока еще не скрывает лица, но уже не снимает перчаток А эта несчастная закричала, что, если он прокаженный, она тоже хочет заболеть и отдаться ему! Все ее слышали и все видели, как она прильнула к нему и поцеловала короля. О, Бог отцов наших, знал ли хоть один мужчина такой позор! Я уж не говорю о том, кто желал ее, а теперь от нее откажется!
— Если ты говоришь о сыне Саркиса, могу тебя успокоить, — усмехнулась старуха. — Он так ее хочет, что взял бы ее даже завшивевшую, паршивую, в коросте, истекающую кровью и даже прокаженную!
— На ночь — может быть, чтобы утолить желание, по не в жены. Саркис, во всяком случае, ее никогда в свой дом не впустит. А мне так хотелось сделать их сына своим наследником!
— Да она-то его не хотела! На Левона, сына Саркиса, ей и смотреть противно, и я думаю, уж не хотела ли она сделать что-нибудь непоправимое, чтобы избежать замужества, которое только тебя и устраивало. Так что ты теперь намерен делать?
— Думать! — проворчал Торос, явно цеплявшийся за эту единственную возможность. — Ариана просидит в подвале до тех пор, пока я не смогу быть уверен, что она здорова. Потом она, возможно, на некоторое время отправится в монастырь, чтобы все забыли о ее поступке...
— А потом?
— Потом, потом! Я почем знаю! — заорал ювелир. — Я тебе только что сказал, что хочу подумать.
— Хорошо. Понятно. Но что станет с моей голубушкой за то время, пока ты будешь раздумывать? Оттого, что она будет мерзнуть и томиться в подвале, краше она не сделается, хоть прокаженная, хоть нет. Тебе не кажется, что ей было бы лучше находиться в ее комнате?
— Чтобы она весь дома заразила? Я спущу ей туда подстилку, а ты будешь давать еду. И еще все, что надо, чтобы помыться, и чистую одежду тоже. А те вещи, которые соприкасались с прокаженным, подбери вилами и брось в огонь. Все поняла?
— До чего все просто! — проворчала Текла. — Да, конечно, поняла! Бедная девочка!
— Жалеть надо не ее! А меня... и весь этот дом, а то и весь квартал! А ей-то что — у нее любовь! — последние слова Торос произнес подчеркнуто напыщенно.
Он хотел съязвить, но нечаянно сказал правду: Ариана, сидевшая в эту минуту на последней ступеньке лестницы, ведущей в подвал, чувствовала себя совершенно счастливой. Обвив руками колени, она улыбалась с закрытыми глазами
