Она заметила, как Роуз слегка помахала Микки Пор-риту, который, стоя на крыльце дома Герти Грэм, наблюдал с этой выгодной позиции за их отъездом. Вспышка досады усилила ее раздражение. О чем думала Роуз, поступая таким образом? По такому случаю могла бы хоть на минуту вспомнить о чувстве собственного достоинства и соблюдать декорум.
Когда Ноуэл, до странности чужой в строгом черном костюме, в белоснежной рубашке с туго накрахмаленным высоким воротничком и с блестящими, гладко причесанными волосами уселся на переднее пассажирское место, Нина тоже забралась в машину, самым удобным образом устроилась между матерью и Роуз и сложила руки на коленях, сцепив пальцы.
Машина медленно двинулась по тряской мостовой, и Нина увидела по пути, что все занавески в домах по обе стороны улицы задернуты. То был традиционный знак уважения к смерти, но, как правило, к смерти, посетившей один из соседних домов. Чем было продиктовано сегодняшнее поведение соседей – сочувствием к их потере? Или они поступили бы так в день смерти Калеба Риммингтона при любых обстоятельствах? Ведь подавляющее большинство обитателей Бексайд-стрит работали по найму именно на его фабрике. И это делало отказ матери от предложения дяди Уолтера еще более необъяснимым: ведь она понимает, что с этих пор никто на Бексайд-стрит не станет относиться к ним с прежним соседским простосердечием и дружелюбием. Да и как иначе, если они в родстве с Риммингтонами? Роуз бросила на Нину взгляд исподтишка. Тесно прижатая к сестре, она ощущала ее напряжение, но не могла понять его причину. Обращенные к матери слова Нины о том, что они могли бы жить в Крэг-Сайде, если бы захотели, были для Роуз новостью. Никто не сказал ей, что дядя Уолтер сделал такое предложение, однако Роуз в последние дни очень редко бывала дома, и ни у кого даже не было возможности с ней поговорить.
– Если ты хочешь, чтобы я пошла с тобой просто так, за компанию, я могу даже не разговаривать, если тебе этого не захочется, – не раз говорила ей Дженни.
Роуз была по сердцу отзывчивость подруги, но она отклоняла ее предложения. Смерть дедушки глубоко потрясла ее, и она предпочитала долгие часы проводить в одиночестве, чтобы свыкнуться с происшедшим.
Даже сейчас, через пять дней после его смерти, Роуз чувствовала себя какой-то отчужденной. Мир как будто сошел со своей оси и никак не мог вернуться в правильное положение. Роуз спрашивала себя, испытывает ли ее кузина Лотти то же самое. Когда машина с пристойной для похорон небольшой скоростью свернула на дорогу к Илкли, ей подумалось, поймет ли кузина Лотти, что, хотя она, Роуз, не была знакома с дедушкой, она всегда его любила и будет тосковать по нему.
– Наши кузины? – Лотти, одетая во все черное с головы до ног, начиная от черной плоской шляпы с шелковой лентой до черных туфель с пряжками, подняла глаза на отца; лицо у нее было бледное, заплаканное и в эту минуту крайне удивленное. – Почему ты просишь меня принимать во внимание их чувства, папа? Они даже не были знакомы с дедушкой! Он любил только нас, а мы любили его. Он не захотел бы, чтобы Сагдены присутствовали на его похоронах! Это все равно что пригласить чужих людей!
Уолтер прижал кончики пальцев к вискам. Почему все в жизни так сложно? Почему Лотти не может проявить чуть больше понимания?
– Я думаю, душа вашего дедушки будет более умиротворенной, зная, что вся его семья соберется у его могилы, скорбя о нем, чем если бы это было иначе, – проговорил он со всем терпением, на которое был способен при настолько натянутых нервах. – И если ваши кузины и кузен вначале почувствуют себя в Крэг-Сайде не вполне свободно, элементарное внимание с вашей стороны…
Ему не удалось договорить. Уильям, который стоял у окна и смотрел на гравиевую дорожку и на четверку лошадей с траурными плюмажами, впряженную в катафалк, резко повернулся к отцу и сестре и высоко вздернул брови:
– Они приедут в Крэг-Сайд? Я об этом не подумал. Считал, что они появятся в кафедральном соборе и на кладбище, вот и все.
Уолтер откашлялся. Ему еще предстояло сообщить детям, что он предложил Лиззи и ее семье кров в Крэг-Сайде. И пока не мог решить, стоит ли сообщить об этом Уильяму и Лотти прямо сейчас. Момент был, прямо сказать, не самый подходящий, тем более что тело его отца все еще пребывало в китайской гостиной, а Лиззи и ее дети могли появиться в любую минуту. Быть может, если он скажет Уильяму и Лотти, что Крэг-Сайд был для Лиззи родным домом, это подействует на них…
– Уильям… Лотти… – начал было он, чувствуя, как усиливается головная боль.
Дверь отворилась, и Гарри, не входя в комнату, сообщил:
– Траурная машина свернула на дорогу к дому. Значит, приехали тетя Элизабет с нашими кузинами и кузеном.
– Гарри говорил так, словно они и в самом деле наши родственники, – с глубоким возмущением сказала Уильяму Лотти, в то время как Уолтер, обрадованный тем, что его прервали, спустился вместе с Гарри в холл у входной двери, оформленный в итальянском стиле.
– Как это ни странно, милая Лотти, но это так и есть, – ответил Уильям, не в состоянии понять, с чего она так кипятится по такому поводу. Он ласково обнял сестру за плечи и добавил, чтобы ее успокоить: – Что свадьбы, что похороны – это все равно. Люди являются на них, даже если не виделись долгие годы, а по окончании церемоний снова удаляются к себе. Сагдены приехали на похороны, потому что так заведено, вот и все.
Лотти очень хотела поверить такому объяснению, однако ее мучили ужасные сомнения. Ей казалось совершенно недопустимым, что к ним вторгаются чужие люди, пусть они даже такие же близкие родственники ее дедушке, как она сама, Уильям и Гарри.
Лотти привыкла думать, что она гордость и радость дедушки, его любимая внучка, а выходит так, будто она вовсе не единственная и особенная. Когда она радовалась поездкам с ним, он, быть может, думал иногда о Нине или о Роуз? Ревность вспыхнула в душе Лотти и усугубила ее горе. Она не хотела, чтобы дедушка умер. Не хотела, чтобы приезжали Сагдены. Не хотела думать, что в ее жизни ничто уже не будет таким же устоявшимся и неизменным, как раньше. Слезы душили ее.
Уолтер Риммингтон прошел по мраморному полу холла-ротонды навстречу своей сестре, племяннику и племянницам.
– Лиззи, дорогая, – сказал он дрогнувшим голосом, беря ее руки в свои и целуя сестру в щеку. – О, Лиззи, милая! Как я рад, что ты здесь! Гроб открыт и стоит в китайской гостиной. Я еще не попрощался с отцом. Не мог. В одиночку. Быть может, мы сделаем это вместе. Потом попрощаются Ноуэл, Нина и Роуз…
– Только Ноуэл, – глухо ответила Лиззи, и, хотя это он держал ее руки в своих, всем присутствующим при встрече стало ясно, что эмоционально и мысленно именно брат опирается на сестру, а не наоборот. – Было бы несправедливо подвергать Нину и Роуз такому испытанию, тем более что они никогда не видели нашего с тобой отца, пока он был жив.
