Брат Полидор поднес чашку к губам Джейми и начал по капле вливать воду в пересохший рот. Глаза у Джейми были открыты — лихорадочно блестящие, но вполне разумные.
Аббат начал задавать вопросы по-английски, но так тихо, что я еле разбирала слова: «Отрекаешься ли ты от сатаны и всех деяний его? Веруешь ли в Воскресение Господа нашего Иисуса Христа?» — и так далее. Джейми на все вопросы отвечал утвердительно хриплым шепотом.
Когда таинство было окончено, Джейми откинулся на спину и закрыл глаза. Ребра его резко выступали под кожей; он ужасно исхудал за время болезни и особенно лихорадки. Настоятель, поочередно обращаясь к бутылочкам с елеем и святой водой, наносил знаки креста на тело, включая лоб, губы, нос, уши и веки. Он нанес елеем знаки креста во впадине под сердцем, на обеих ладонях и на сводах стоп. Раненую правую руку после помазания поднял с особой бережностью и положил Джейми на грудь.
Причащение совершилось быстро и необыкновенно бережно: одно легкое прикосновение большого пальца настоятеля.
«Суеверная магия», — отозвалась на все эти действия рациональная часть моего существа, но я была невольно тронута выражением любви на лицах молящихся монахов.
Джейми снова открыл глаза — очень спокойные; впервые после того, как мы покинули Лаллиброх, на лице у него было выражение мира и покоя.
Церемония закончилась краткой молитвой по-латыни. Потом настоятель положил руку на голову Джейми и произнес по-английски:
— Боже, в руки Твои передаю душу раба Твоего Джеймса. Молим Тебя, исцели его, если такова Твоя воля, и укрепи его душу, дабы со смирением познала мир Твой в вечности.
— Аминь, — отозвались монахи, а также и я.
С наступлением темноты больной снова впал в бессознательное состояние. Силы Джейми убывали; мы только и поддерживали его время от времени небольшими глотками воды. Губы у него пересохли и потрескались, говорить он не мог, но открывал глаза, если его встряхивали. Он не узнавал нас; глаза оставались неподвижными, потом постепенно закрывались, и он со стоном отворачивал голову.
Я стояла возле кровати и смотрела на него, настолько изнуренная потрясениями этого дня, что уже ничего не чувствовала, кроме тупого отчаяния. Брат Полидор, легко прикоснувшись ко мне, вывел меня из этого отупения.
— Вы больше ничего не можете для него сделать, — сказал он и увел меня от кровати. — Вам надо пойти и отдохнуть.
— Но… — начала я и тут же замолчала.
Он был прав. Мы сделали все, что было можно. И теперь либо лихорадка пойдет на убыль, либо Джейми умрет. Даже самый сильный организм не в состоянии выдержать разрушительное воздействие высочайшей температуры больше двух дней, а у Джейми почти не осталось сил к сопротивлению.
— Я останусь с ним, — сказал Полидор. — Идите и ложитесь в постель. Я позову вас, если…
Он не договорил и махнул рукой в направлении моей комнаты.
Я лежала без сна на своей постели, уставившись в потолок. Глаза были сухими и горячими, горло саднило, словно и у меня самой повышалась температура и начиналась лихорадка. Может, это и есть ответ на мою молитву, чтобы нам умереть вместе?
В конце концов я встала, взяла со столика у двери кувшин и таз. Поставила в центре комнаты на пол эту тяжелую глиняную миску и осторожно наполнила ее водой вровень с краями.
По дороге в свою комнату я заходила в кладовую брата Амброза. Я распечатала маленькие пакетики с травами и высыпала содержимое в свою жаровню; от жаровни поднялся аромат горящих миртовых листьев, а кусочки коры камфарного лавра горели голубыми огоньками среди красных углей, наполнявших жаровню.
Я поставила свечу в подсвечнике рядом с моим водяным зеркалом и уселась на пол — вызывать духа.
Каменный коридор был холодный и темный, его освещали подвешенные к потолку на определенном расстоянии один от другого масляные светильники. Моя тень пряталась у меня под ногами, когда я проходила под таким светильником, а потом постепенно удлинялась.
Несмотря на холод, я надела на себя только грубую полотняную рубашку, ноги у меня были босые. Рубашка сохраняла тепло возле самого тела, но от каменных плит пола вверх по ногам поднимался ледяной холод.
Я стукнула в дверь один раз и отворила ее, не дожидаясь ответа. Возле постели Джейми сидел брат Роджер и, опустив голову, перебирал четки — он молился. Он поднял глаза, но, прежде чем отреагировать на мое появление, закончил молитву. Он подошел ко мне у двери, заговорил тихонько, хотя мог бы кричать, не опасаясь потревожить неподвижное тело на постели.
— Никаких перемен. Я только что налил свежей воды в сосуд, куда опущена рука.
Я кивнула и в знак благодарности дотронулась до его собственной руки; она показалась мне такой живой и теплой, такой надежной после видений последнего часа.
— Если вы не возражаете, я хотела бы остаться с ним наедине.
— Конечно. Я пойду в часовню… или побуду где-нибудь поблизости на случай, если…
— Нет.
Я постаралась улыбнуться как можно убедительней.
— Идите в часовню. Или еще лучше — идите спать. Я не могу уснуть и останусь здесь до утра. Если мне понадобится помощь, я пошлю за вами.
Все еще сомневаясь, он поглядел на Джейми. Но время было позднее, а брат Роджер устал — под добрыми карими глазами лежали темные тени.
Тяжелая дверь скрипнула на петлях, и я осталась одна с Джейми. Одна, в страхе и очень больших сомнениях по поводу того, что я собиралась делать.
Я постояла в ногах кровати, глядя на него. Комната была слабо освещена огнем жаровни и двумя высокими свечами, каждая футов трех, установленными на столике в стороне. Джейми лежал обнаженный, и слабый свет особо подчеркивал впадины исхудавшего тела. Радужные синяки испятнали кожу, словно плесень.
Я высвободила руку из складок рубашки и выложила на стол то, что позаимствовала во время своего тайного визита в комнату брата Амброза. Пузырек с нашатырным спиртом. Пакет сушеной лаванды. Пакет валерианы. Маленькую металлическую курильницу для ладана в форме распустившегося цветка. Два шарика опиума. И нож.
За спиной у меня послышался слабый стон. Отлично. Значит, Джейми не совсем без сознания. Я взяла курильницу, закрепила на остром выступе шарик опиума и подожгла его от огонька свечи. Поставила курильницу возле постели, поближе к голове Джейми, стараясь не вдыхать ядовитые пары. Времени было немного. Нужно поскорее закончить приготовления, иначе опиум настолько одурманит Джейми, что мне его не удастся поднять на ноги.
Я распустила завязки рубашки и быстро натерла тело горстями лаванды и валерианы. Это был приятный, острый, характерный запах, пробуждающий воспоминания. Мне казалось, что запах этот вызывает тень человека, пользовавшегося соответствующими духами. Этот запах мог и должен был напомнить Джейми часы боли и гнева, окутанные его волнами. Я растерла остатки листьев между ладонями и стряхнула на пол.
