Они поплыли обратно к помосту, и Чарли поднялся по ступенькам. Он поднял Роберта из воды и прислонил его к поручням. И в этот момент маленькая резвая собачка миссис Ренсом, всегда готовая к шалостям, подлетела к помосту и ухватилась за уголок полотенца.
— Эй, отдай его обратно, ты, маленькая хулиганка! — крикнул Чарли.
Но собака помчалась прочь, таща за собой по траве полотенце и издавая звуки, слабо напоминающие рычание. Чарли помчался за ней. Он бежал за шалуньей сначала вдоль берега, а затем они выбежали на дорогу. Из-за гравия, причинявшего боль ступням, бежать было трудно. Но он все-таки наконец догнал собаку и с помощью миссис Ренсом отобрал у нее полотенце.
Он уже направлялся к пруду, когда услышал крик Роберта. Чарли увидел, что мальчик, хотя и прислонился к поручням, уже не держится за них. Он согнул руки в локтях и вытянул их перед собою.
— Чарли! Посмотри! Я стою сам!!!
Чарли застыл на месте. Потом снова кинулся бежать. Он подбежал как раз э то время, когда у мальчика кончились силы, и он схватился за поручни. Чарли накинул на него полотенце и подхватил на руки. Роберт задохнулся — он то ли плакал, то ли смеялся — и тесно прижался к Чарли.
— Чарли, я стоял! Ты видел, как я сам стоял?!
— Да, я видел. Клянусь тебе, я все видел!
Чарли сжимал его в объятьях.
— У меня, черт возьми, чуть не разорвалось сердце, когда я услышал твой крик и увидел тебя, вытянувшего руки вперед! Я испугался так, как в жизни еще не пугался!
— С моими ногами все в порядке…
— Конечно, а кто сомневался?
— Я буду ходить! Теперь я это точно знаю!
— Ну, — сказал Чарли внезапно хриплым голосом. — Разве я не повторял тебе все время то же самое?
И миссис Ренсом, все видевшая и слышавшая, побежала в домашних тапочках, сопровождаемая своей маленькой собачкой, хватавшей ее за пятки, по дороге в Херрик Сент-Джон, чтобы первой встретить пришедшую с работы Линн и сообщить ей чудесные новости.
К концу сентября Роберт качал ходить: сначала он передвигался очень осторожно с помощью костылей, но потом, по мере того как росли его силы и уверенность, он отказался от костылей и пошел сам.
Кресло уже было не нужно, и они вернули его в больницу.
В конце октября ему объявили, что больше не нужно ходить в больницу на вытяжение — он полностью выздоровел. Мистер Тейт и сестры поздравили его и попрощались с ним, и он пошел вместе с Линн и Чарли.
Был чудесный осенний день, и они вместе шли домой через поля. Когда они переходили ручей, Роберт просто перепрыгнул через него, а мать и Чарли перешли его по мосту.
— Ты можешь дальше идти один, если хочешь, — сказал Чарли. — Тебе необязательно дожидаться стариков.
— Ничего, — ответил Роберт.
Они пошли дальше, но постепенно он ускорил шаги и перегнал их. Энергия кипела и бурлила в нем, и теперь ей не было преград, и когда он подходил к изгороди или к ступенькам в калитке, отделявшей одно поле от другого, то быстро перескакивал через препятствие. Он хотел еще и еще раз испытать восторг, оттого что его ноги слушаются его.
— Как бы мне хотелось еще раз увидеть того мужчину, — сказал Чарли, наблюдая за Робом, — того человека, который посоветовал мне научить Роберта плавать. Если бы он мог увидеть сейчас нашего мальчика. Мне так хочется поблагодарить его!
Линн ничего не ответила. Ее сердце пело от радости. И Чарли понял ее настроение и сжал ее руку. Они медленно шли по тропинке, радуясь осеннему солнцу, а Роберт опередил их своими длинными подпрыгивающими шагами.
— Его теперь не остановишь, — сказал Чарли. — Он будет дома, а мы все еще будем на полдороге к дому.
Роберт эти дни постоянно находился в движении. Ему хотелось восполнить то, что было потеряно за целый год. Он снова теперь ходил в школу и, если позволяла погода, ходил туда пешком. Ему было трудно сидеть за партой, но зато он играл в футбол два раза в неделю. Он всегда играл хорошо, но теперь он играл с такой энергией и страстью, что стал почти непобедимым. Никому не удавалось остановить мяч, посланный от его ноги. Он был опьянен возможностью двигаться и хотел делать все. Если он видел, что его дед колол дрова, он тут же забирал у него топор. Если видел, что мать стирала белье, он торопился принести ей воды, а потом с удовольствием выкручивал вместе с ней белье. Если он видел, как в поле кто-то работает — прокладывает борозды по стерне или сеет, — ему страстно хотелось поработать за этого человека. Но он должен был сдерживать себя: он мог оставить школу только в будущем году.
Осень была очень мокрой; все три пруда вышли из берегов, и так продолжалось много недель. И когда, наконец, пришла зима с морозами, вода застыла в один большой каток. Пришло время, когда ребята начали кататься на коньках, и Роберт был среди них. Он был первым и здесь, прокладывая путь среди островков камыша, а маленькая собачка миссис Ренсом пыталась поспеть за ним, лаяла и старалась ухватить его за пятки.
Роберт наклонялся вперед и широко размахивал руками, стараясь движениями рук помочь сильному размаху ног и все ускоряя темп. Лезвия коньков с хрустом резали лед. Деревья, отделявшие один пруд от другого, возвышались впереди, и Роберт осторожно скользил между их огромных стволов, перепрыгивал через торчавшие на поверхности льда корни и наконец снова вырывался на открытое пространство льда.
Он чувствовал, что никак не может насытиться движением, скоростью и свистом ветра в ушах. Призраки деревьев представали перед ним и быстро оставались позади. Из-под коньков летели крошки льда. Они жалили и охлаждали его разгоряченное лицо.
Он подъезжал к деревянному помосту, где стояли и любовались им Чарли и Джек, и делал перед ними широкий разворот. В эти моменты он был похож на молодого прекрасного Бога.
— Чарли, ты был прав! — восклицал он. — Все именно так, как ты предсказывал мне. У меня на ногах крылья, как у Бога Меркурия!
Он снова отъезжал от них и выписывал «восьмерки» на льду все быстрее и быстрее, а остальные ребята, катавшиеся рядом, наблюдали за непринужденной демонстрацией его мастерства.
— Мерсибрайт, ты такой хвастун! — сказал ему один из школьных приятелей, но Роберт только рассмеялся.
Раньше подобное обвинение разозлило бы его, но сейчас оно его не трогало. Теперь он не считал движение чем-то само собой разумеющимся; он слишком хорошо знал, какова цена этому, и иногда это знание выделяло его среди ребят; оно делало его слишком взрослым, хотя ему исполнилось только тринадцать лет.
Чарли и Джек уловили эти изменения в нем, они как мужчины понимали его. У него появился особенный взгляд, как будто он видит что-то там, за горизонтом, и то, что он видит, не пугает его.
