— Вы правы, — наконец проговорила она. — Дядя Доминик позаботился, чтобы мы получили почти всю пенсию.
— Тогда почему вы похоронили себя с выжившей из ума старухой? — требовательно спросил Гриффин. — Почему не живете в Лондоне с тетей, наслаждаясь жизнью, как другие молодые леди?
Выслушав короткий рассказ о ее жизни, Гриффин уверился, что Джастин многое пришлось пережить. И Доминик был обязан обеспечить для нее лучшую жизнь, чем та, которую она ведет, — жизнь наемной работницы, почти служанки.
— Леди Белгрейв — вовсе не выжившая из ума старуха, — возразила она. — Мне у нее нравится. И потом, у меня было два сезона. Так что я не совсем уж неотесанная деревенщина.
— Смешно, — с откровенным сарказмом заметил он. — Но почему тогда вы не замужем? Почему, черт возьми, губите свою жизнь в деревне?
Обладая ее красотой, воспитанием и прекрасным характером, по мнению Гриффина, она не должна была испытать никаких затруднений в поисках мужа. Видит бог, если бы его принимали в обществе, он бы сделал все, чтобы заполучить такую девушку, как Джастин.
Она прищурилась, словно размышляя, следует ли прочитать ему нравоучение о недопустимости ругани. Очевидно, решила, что не стоит.
— Вы совершенно напрасно думаете, мистер Стил…
Он прервал ее:
— Гриффин!
— Да, так вот, вы совершенно напрасно думаете, Гриффин, что в деревне я гублю свою жизнь. Что же касается того, почему я не замужем? Все просто. Никто не просил моей руки.
Стил нахмурился.
— Почему?
Ему показалось, что он услышал, как скрипнули ее зубы.
— Надо полагать, никто не нашел меня достаточно привлекательной.
Гриффин уставился на нее в полнейшем недоумении. Он вглядывался в расправленные плечи и упрямо вздернутый подбородок и постепенно начал понимать, что ее упрямство лишь маскирует множество неприятных воспоминаний.
— Значит, общество — скопище слепых и безмозглых идиотов, — резюмировал он, — что, в общем-то, не должно меня удивлять, учитывая мои знания о среднем лондонском аристократе.
Рот Джастин слегка приоткрылся. Судя по всему, она ждала другого ответа.
— Спасибо, — горько усмехнулась она.
Гриффин пожал плечами.
— Не стоит благодарности. Я сказал правду, какой ее вижу. Но все это не объясняет, почему вы должны зарабатывать себе на жизнь. У вас есть пенсия отца, и, думаю, его семья — или семья вашей матери — захочет помочь.
— Возможно, но я не хочу зависеть от дяди, теперешнего виконта. Да и жизнь в Норидже устраивает меня ничуть не больше, чем жизнь в Лондоне. Что касается пенсии, она перешла к брату. Ему необходимо содержать жену и ребенка, а его практика пока не приносит дохода. Его потребности больше, чем мои.
— И вы не оставили ему выбора в этом вопросе?
Девушка пожала плечами и отвела глаза. Только теперь Гриффин начал ее понимать. Джастин — женщина, которой необходимо заботиться о тех, кто рядом с ней, начиная от отца и брата и заканчивая Роуз и маленьким Стивеном. Она даже сделала попытку позаботиться о нем — последнем человеке на земле, которому была нужна ее забота.
А кто заботился о ней? Вероятно, Доминик пытался, но она, похоже, восприняла его заботу не лучше, чем Гриффин. В каком-то смысле он и Джастин были очень похожи — оба не желали ни от кого зависеть. И хотя она определенно была не одна на свете, Джастин все равно оставалась одинокой, как и Гриффин.
Гриффин насупился, не придя в восторг от такой мысли. У него не может быть ничего общего с респектабельной молодой леди вроде Джастин. Да и идея, что в его жизни чего-то не хватает, не доставила удовольствия. А то, что он одинок, — вообще абсурд.
— А вы, сэр? — спросила Джастин, снова завладев его вниманием.
Он прищурился и стал изучающе разглядывать ее милое лицо. У нее были очень яркие голубые глаза — словно небо в жаркий день, и в них отражалась невинность, которую она не утратила, несмотря на все жизненные невзгоды. Нет, в нем нет никакого сходства с Джастин Брайтмор, и лучше бы ему об этом помнить.
— О чем вы? — сухо спросил он.
— Я много рассказала вам о своей жизни, но я ничего не знаю о вас. Дядя Доминик сказал, что вы выросли в Йоркшире, и это все. — Она слегка покраснела. — Ну и, конечно, я знаю, чем вы зарабатываете себе на жизнь.
Все защитные рефлексы Гриффина моментально включились. Никто и никогда не осмеливался задавать ему вопросы о семье и о прошлом. По крайней мере, никто из тех, кто обладает чувством самосохранения. Он чертовски много работал, чтобы оставить прошлое в прошлом, и не имел желания обсуждать его с кем бы то ни было, и тем более с ней. Одна только мысль о возможности такого разговора вызвала прилив злости.
Да и что он мог ей сказать такого, что не заставило бы ее почувствовать себя запачканной в его присутствии?
Воцарившееся молчание стало напряженным, и улыбка исчезла с ее губ. Девушка не шелохнулась, но Гриффину показалось, что у нее поникли плечи. Он хлопнул ладонью по столу и пригвоздил ее взглядом к месту.
— А больше вам ничего и не надо знать, дорогая. Лучше не задавать вопросов обо мне или моем прошлом. — Он говорил тихо, но все же позволил себе предостерегающий тон. — И советую вам не расспрашивать слуг. Я все равно узнаю, и мне это не понравится.
Джастин побледнела, но в ее глазах плескалась обида. Гриффина пронзило чувство вины, словно он отобрал у маленькой девочки котенка и на ее глазах свернул ему голову.
Он безжалостно подавил это чувство. Ему понравился разговор, было забавно поддразнивать ее… Но хватит! Дружба между ними все равно невозможна. В постель он ее уложить не может. А значит, нет смысла поощрять ее интерес к его персоне.
Наконец Джастин коротко кивнула и встала, перехватив ребенка поудобнее. Гриффин едва справился с желанием ей помочь. Вместо этого он скрестил руки на груди и ехидно улыбнулся.
— Конечно, мистер Стил, — сказала она. — Спасибо за чай. Спокойной ночи. — И она быстро зашагала к двери.
Гриффин снова почувствовал боль в груди, но заставил себя не обращать на такие мелочи внимания.
— Спокойной ночи, Джастин, — проговорил Стил, обращаясь к ее спине.
Несмотря на усталость, Джастин заставила себя встать, когда на часах еще не было девяти. Уложив под утро Стивена в колыбельку, она несколько часов поспала, хотя перед этим долго ворочалась в постели. Только на рассвете, когда чернильная тьма ночи рассеялась, превратившись в наводящую тоску серость, она наконец провалилась в тревожный сон. Ей снились темноволосые пираты с холодными лживыми глазами и дракон, паривший над их головами в небе цвета сажи. Он изрыгал огонь и пикировал на нее, яростно сверкая глазами.
