— Этот благородный господин знает толк в лошадях, — сообщил цыган девушке. — Он умен, было бы нелегко обвести его вокруг пальца.
— Я возьму эту лошадь и ту, — решил наконец герцог, указывая на пегую кобылу и молодого горячего жеребца, который бил копытом землю, всем своим поведением показывая, что застоялся.
— Ну уж, нет! Монсеньор должен понять меня: это — мои лучшие лошади. Я не могу продать их за такую низкую цену.
Для девушки не было никакой необходимости переводить это заявление вожака. Герцог почти все понял и сам, как только цыган произнес эту фразу.
Начался торг.
— Девять тысяч.
— Шесть тысяч пятьсот.
— Восемь тысяч.
— Семь тысяч.
Цыган сдался.
Герцог извлек деньги из кошелька и отсчитал требуемую сумму золотом в подставленную ладонь вожака. А потом, как только они окончательно завершили свои расчеты, до слуха его светлости донесся чей-то голос из-за спины:
— Мне хотелось бы поговорить с вами, господин.
Голос был гортанным, и можно было безошибочно сказать, что принадлежал он немцу. Тот странный человек, которого герцог чуть ранее заметил сидящим рядом с вожаком цыган у костра, сейчас стоял рядом с ними.
— А в чем дело? — с озабоченным видом спросил герцог, кладя кошелек в карман.
— Вы ведь актер, не так ли?
— Нет, не актер, — ответил его светлость.
— А тот мальчишка, который называет вас господином, он кто?
Герцог взглянул на немца с таким видом, будто тот чем-то оскорбил его, но потом, по-видимому, решил, что в их положении лучше всего оставаться вежливыми.
— Он — мой паж.
Произнеся эти слова, его светлость отвернулся и все свое внимание перенес на цыган, которые как раз в тот момент вязали уздечки для лошадей из кусков веревки.
— Ваш паж! — повторил немец. — Это хорошо; так, значит, он не ваш сын?
Герцог даже не соизволил ответить ему.
— Нет, я не его сын, — ответила вместо герцога Аме. — Он — мой господин, а я — его паж.
Какое-то время немец пристально разглядывал девушку. С суточной щетиной на бледных щеках, он не производил благоприятного впечатления. Вокруг глаз у немца сохранились потеки туши, на лбу — следы грима, а на подбородке можно было заметить остатки румян.
Аме удивилась: какую роль мог играть немец, как вдруг, словно прочитав ее мысли, тот проговорил:
— Я — Герман Глобер, великий Глобер. Вы ведь наверняка слышали обо мне?
Аме отрицательно покачала головой.
— Как, вы никогда не слышали обо мне? — спросил Глобер с нотками недоверия в голосе. — О величайшем фокуснике в Европе? А ведь я давал представления императору Пруссии , русской царице, императрице Австрии и шведскому королю Густаву. Как они аплодировали мне!
И в один голос говорили: «Господин Глобер, никто не может сравниться с вами в искусстве демонстрации фокусов».
— Как интересно, — проговорила Аме.
Причем эти слова были сказаны не из вежливости: она не знала, что такое фокусы. Разумеется, девушка слышала, и не раз, о фокусниках, но фокусы никогда не видела.
— Я теперь стал важной персоной, получил широкую известность, — продолжал герр Глобер. — Может быть, у вас вызывает удивление тот факт, что я нахожусь здесь, но все эти люди — мои друзья. Когда-то, много лет назад, когда я еще не был знаменит, эти цыгане отнеслись ко мне с большой добротой, и теперь, став богачом, я не забыл этих людей. Нет, нет, у меня доброе сердце; каждый может сказать вам об этом. «У герра Глобера доброе сердце, — скажут вам люди. — Он никогда не забывает своих друзей, а друзья у него есть повсюду: в Пруссии, России, Венгрии, Австрии, Италии и Франции». Да, все именно так: у герра Глобера есть друзья повсюду.
— Так, теперь другую лошадь, — услышала девушка слова герцога, говорившего с цыганами.
На жеребца уже была надета уздечка, а ему на спину как раз в этот момент пристраивали примитивное седло.
Когда его светлость отошел от цыган, фокусник поспешно встал на ноги и преградил герцогу путь.
— Я покупаю вашего пажа, — проговорил он.
Его светлость взглянул на немца, причем так, как он, наверное, мог бы посмотреть на какое-нибудь насекомое, которое пытается помешать ему пройти.
— Мой паж не продается, — проговорил он.
Но Герман Глобер настаивая на своем.
— Нет, вы, наверное, не поняли меня, — продолжал герр Глобер, слегка повысив голос в попытке внушить герцогу, чего он хочет от него. — Вы, может быть, думаете, что я недостаточно богат, что я не смогу заплатить настоящую цену; но уверяю вас, что вы ошибаетесь. У меня есть деньги, очень много денег, и я заплачу вам за пажа хорошую цену. Он как раз тот мальчик, который требуется мне в моих представлениях для того, чтобы подносить мячи и булавы, а также принимать у меня плащ и шляпу.
Да, он как раз подойдет мне. Я не хочу сказать, что ему не потребуется некоторое обучение, потому что, если бы он уже прошел обучение, ценность этого мальчишки возросла бы многократно.
Маленькие голубые глаза уставились на девушку, как на желанный товар. Во внешности этого немца, в его манере говорить было нечто такое, что сильно напугало ее.
Она придвинулась поближе к герцогу.
— Я уже, кажется, сказал вам, что мой паж не продается, — с неприязнью в голосе проговорил его светлость.
— Я слышал, что именно вы сказали, — ответил Глобер, — но это не имеет для меня никакого значения.
Когда я желаю заполучить какую-нибудь вещь, то добиваюсь этого любыми средствами. Так вот, я хочу вашего Пажа, и даже более того, я хочу заполучить его немедленно.
Говоря это, немец постепенно приближался к девушке, и ее пальцы инстинктивно схватились за кинжал, который она держала в кармане своего камзола. Его светлость в этот момент повернулся спиной к фокуснику; но инстинкт подсказал ему, что им грозят большие неприятности, он круто развернулся. Фокусник был намного выше Себастьяна Мелинкорта, но чувство оскорбленного достоинства и физическая сила герцога дали ему несравнимо большее преимущество, когда двое разгневанных мужчин сошлись лицом к лицу.
— Вы слышали, что я сказал, — медленным тоном проговорил герцог Мелинкортский.
— Я тоже сказал свое слово, — ответил фокусник. — Я дам вам двадцать тысяч франков за вашего пажа. Что вы скажете на это?
— То же, что уже говорил, — сказал его светлость. — Вы доставите себе неприятности своим поведением.
Будьте добры, оставьте нас в покое.
— Отец небесный, и вы смеете говорить со мной в таком тоне? Со мной, великим Глобером, которому аплодировали короли и принцессы, императоры и королевы.
Так вот, либо вы продадите мне своего пажа, либо я заберу его силой.
— Не думаю, — проговорил герцог.
