— Вот этот, — и показала на круглый медальон с неровным краем, на котором был выкован Улль, мчащийся на лыжах, в забавной шапочке и с развевающейся по ветру бородой. — Напишите «Фридрих», пожалуйста.
А потом, обернувшись к тиру, помахала рукой Фрицу.
Тот, увидав ее, весело подмигнул и, хорошенько прицелившись, попал в последнюю мишень.
— Ого! — громко восхитился хозяин маленького тира. — И что ж мне теперь? Белку вам отдавать? Она на этом крюке два года висит!
— Повисела и хватит, — рассмеялся Фриц. — Снимайте.
Еще немного поспорив с хозяином и получив, наконец, свой трофей, он перемахнул через невысокое ограждение возле тира и подбежал к Грете.
— Главный приз для моей девчонки! А что у тебя здесь?
— Потерпи немного, — Грета улыбнулась сначала Фрицу, потом белке, а потом, вскинув брови, прочитала то, как юный кузнец написал имя на медальоне. Это ж надо было умудриться сделать такую глупую ошибку! — Ты в школу-то ходишь? — спросила она у мальчишки, расплачиваясь.
— А зачем? — удивился он, протягивая ей сдачу. — Я в районе самый сильный. И бегаю быстро. Следующим летом поеду в спортивный лагерь для юношей.
— Лучше бы книги читал, — буркнула Грета и повернулась к Фрицу, протягивая ему Улля на кожаном шнурке. — А это тебе. Пусть всегда будет с тобой.
— Fridrich, — прочитал Фриц и ободряюще улыбнулся. — Ну… зато второго такого точно ни у кого не будет. Пусть он поможет мне выиграть соревнования по гребле весной! Мы уже сейчас думаем над лодкой с ребятами.
— Второго точно не будет, — улыбнулась Грета.
Фриц был так заманчиво молод! Она нередко чувствовала себя рядом с ним предательски взрослой. Словно была старше не на два года, а гораздо больше. И в то же время, он порой умудрялся сделать что-то такое, после чего она казалось себе маленькой глупенькой дурочкой.
— Теперь карусели, — вспомнила Грета, — и сосиски на костре. Кажется, пряников оказалось недостаточно.
— Так карусели или сосиски? С чего начнем?
Они начали с каруселей, потом были сосиски с горчицей и капустой, затем представление в цирке. Под вечер уставшие, но довольные с белкой подмышкой и связкой кренделей они добрались до дома тетки Фрица, у которой должны были переночевать.
Та оказалась весьма добродушной и довольно еще нестарой женщиной, тут же усадила их за стол и угощала своим особенным луковым пирогом, которого, по ее словам, никто так не испекал, как она. Уж во всяком случае, вкуснее они точно не едали. И это им пришлось тут же подтвердить, иначе она смертельно обиделась бы.
— Вот поженитесь с Фрицем, обязательно дам вам рецепт, но не раньше! — помахала тетка указательным пальцем перед носом Греты и тут же обратилась к племяннику: — К слову, Фриц, ты уж не тяни, уведут!
— От меня далеко не уведут! — рассмеялся юноша и приобнял Грету за плечи, не обращая внимания на ее вспыхнувшие щечки.
— Что? Устали? — спросила тетушка.
— Устали, — кивнула Грета.
Ей действительно казалось, что сейчас у нее достанет сил только рухнуть в кровать и проспать до завтрашнего обеда.
— Я постелила вам на втором этаже в комнате дочери. Она уехала в прошлом году в Берлин. Замужем за судьей, представляете? Идемте, проведу. Фриц, а ты к себе ступай.
Фриц коротко рассмеялся, целомудренно поцеловал Грету в щеку. На том и разошлись.
Уже в комнате под крышей, в которой пахло свежими досками — здесь только обновили мебель, тетушка, откидывая край одеяла, как бы невзначай произнесла:
— У вас это все серьезно, Маргарита?
Грета смутилась.
— Мне очень хочется верить, что да, — ответила она. — Фриц — замечательный. И мне очень дорог. Он молод, но ведь можно немного подождать. Как вы думаете?
— Фриц никогда и ни за что не станет ждать, — снисходительно улыбнулась женщина.
Подтверждение ее словам Грета нашла всего-то спустя полчаса, когда в окно второго этажа тихонько… постучали.
Она открыла створку и с улыбкой посмотрела на Фрица, легко перебравшегося через подоконник.
— Какой же ты еще мальчишка!
— Но тебе же это нравится! — выдохнул он и тут же завладел ее губами. Для этого ему пришлось наклониться к ней. С его-то ростом он был одним из немногих юношей, возле кого она чувствовала себя невысокой. Фриц обнял ее крепко, прижал к себе, а руки его зашарили по ее спине в тонкой сорочке.
— Нравится, — подтвердила она между поцелуями.
Грета была влюблена. И все, что было связано с Фрицем, доставляло ей радость: видеть его в своем окне, слушать о сыновьях, которые у них будут, знать, что Рихард и Хильда относятся к ней, как к собственной дочери. И встречать рассвет, сидя на кровати в комнате его кузины, прижимаясь щекой к его рубашке и чувствуя, как приятно ноют губы после поцелуев всю ночь напролет.
Уже под утро, когда пора было уходить — так же, через окно, чтобы тетка ни о чем не догадалась — он напоследок, уже открывая створку, сказал:
— И правда, Грета, давай уже поскорее поженимся.
Глаза ее заблестели.
— Поговори с отцом.
— Нет, ты мне сперва скажи! Мы могли бы пожениться еще до Рождества.
Она крепко ухватилась за створку окна. Ему всего девятнадцать. Быть может, именно сейчас ей сто́ит вспомнить, что она старше, подумать за двоих.
— Давай отложим на год, — нерешительно сказала Грета.
— И что изменит этот год? — удивился он.
— Мне кажется, так будет правильнее… лучше.
— Но если так будет правильнее… для тебя, то тебе придется забыть обо мне вовсе, — очень спокойно и сдержанно сказал Фриц, и это был верный признак того, что спорить с ним об этом бесполезно. — Потому что поцелуев мне давно уже мало. И пожениться было бы честно — для нас обоих.
Грета замотала головой.
— Поговори с отцом! Я хочу быть твоей женой.
Фриц счастливо улыбнулся, отчего лицо его сделалось еще моложе, и крепко поцеловал ее прежде, чем исчезнуть в окне.
Поженились они в самом начале декабря. А весной он выиграл свои соревнования по гребле. Улль помог, как любил он говаривать впоследствии. Еще через год родился Гербер.
18
Весна 1946 года, Констанц
У Риво в кои-то веки было немноголюдно. Кажется, в этот раз он собрал у себя только тех, кого считал самыми близкими. Либо это его жена собрала тех, кого считала самыми близкими. Определенно, раз в год она имела на это право. Что примечательно, так это то, что почти все офицеры, оказавшиеся на пасхальном обеде, были людьми семейными. За редким исключением. Ноэль в эти исключения попал. Мадам Риво всегда была к нему неравнодушна. Но мучило гадкое чувство — никто из них не сел бы за один стол с Гретой, приведи он ее на обед. Одновременно с этим больше всего на свете он хотел бы обедать теперь не с ними, а с Лемманами. Интересную штуку сыграла с ним жизнь. Он столько лет воевал против немцев, чтобы теперь мечтать провести остаток жизни с немкой.
Едва подали чай, он откланялся. Наплел что-то генералу про дела, каких у него не было. Звучало убедительно. И только Юбер, оказавшийся в немилости мадам Риво, но в числе любимцев месье Риво, ухмылялся со своего самого дальнего стула за праздничным столом, отвоеванного для него генералом у жены.
Какое счастье — жить на соседней улице! Всего несколько минут пути по дороге, усыпанной гравием, весело шуршавшим при каждом его шаге. Подходя к крыльцу, он достал из кармана ключ, подбросил его, поймал и зажал в кулак. Поднявшись на две ступеньки, вставил ключ в замок и отворил дверь.
Однако привычной тишины в доме не было. И шума не было тоже. Только вот что-то неуловимо изменилось в сравнении с этим утром. Ноэль прислушался. В гостиной тихий разговор. О чем — слышно не было. И вдруг понял — на полу, у порога, пара сапог, не принадлежавших Рихарду. Лишняя пара. Неужели гости? Это было так некстати. Ноэль решительно двинулся к гостиной и остановился, не дойдя, очень четко различив мужской голос, произносивший:
— От Мюнстергассе мало, что осталось. Когда был там, ей-богу, слез сдержать не мог. Хорошо, что вы всего не видели.
