– Здравствуйте, фрейлейн, – спокойно проговорил Макс. – Простите, что потревожил вас, но я пришел сюда, как врач к больной; только на этот раз ожидали именно меня, и здесь нет никакого недоразумения.
Девушка сильно покраснела и молча отступила на несколько шагов. Доктор Бруннов представился больной, которая действительно ожидала его, так как ее предупредили о его приходе, и прямо приступил к делу, задав больной несколько вопросов и начав исследование. Он делал это не очень любезно и предупредительно, вовсе не думая о том, чтобы утешить больную, даже не особенно обнадеживая ее; но его короткие, ясные и решительные замечания и предписания имели в себе нечто удивительно успокоительное.
Агнеса Мозер в это время отошла в глубь комнаты и занялась детьми. Она не знала, что делать, уйти или остаться, и наконец решилась на первое: надела шляпку и попрощалась с больной. Однако ее расчет своим уходом положить конец встрече с доктором не оправдался. В коротких словах повторив сделанные им указания и пообещав зайти на следующий день, Бруннов с крайней непринужденностью отправился вслед за молодой девушкой.
– Итак, я больше не смею считать вас своей пациенткой? – начал он, когда они вышли на улицу. – Ваш батюшка, по-видимому, обвиняет в происшедшем недоразумении меня, хотя я не подал к тому ни малейшего повода. Он довольно недвусмысленно дал мне понять, что мои дальнейшие посещения вашего дома для него нежелательны.
– Прошу извинить меня, господин доктор, – в мучительном замешательстве сказала Агнеса. – Виновата я одна: мне следовало спросить ваше имя. Но будьте уверены, что не недоверие к вашему искусству заставило моего отца отказаться от ваших советов. Совершенно иные соображения…
– Да, я знаю – политические причины, – с нескрываемой иронией перебил ее Макс. – Господин советник питает отвращение к революционному имени, которое я ношу, и упорно видит во мне опасного для правительства демагога. Я очень далек от мысли навязывать вам или ему свои советы, но все-таки мне хочется осведомиться о судьбе моего рецепта. Вы, разумеется, не воспользовались им?
– Почему же? Я принимала ваше лекарство.
– И оно принесло вам пользу?
– Да, мне с того времени гораздо лучше.
– Это меня радует. А мой коллега, который теперь лечит вас, согласился на то, чтобы вы следовали указаниям другого врача?
– В настоящую минуту меня никто не лечит, – призналась молодая девушка. – Доктор Хельм, которого сначала пригласили ко мне, был очень недоволен случившимся недоразумением; он ушел, как только прописал рецепт, и довольно холодно отнесся к извинениям моего отца, а так как на другой день мне уже стало лучше, то я думала… то я решила исполнять пока ваши предписания.
– Ну, и продолжайте это делать, – сухо проговорил Макс. – В пузырьке с лекарством нет по крайней мере ничего опасного для правительства.
Тем временем они подошли к замковой горе, и Агнеса приостановилась, в полной уверенности, что здесь ее спутник распрощается с ней, но он только проговорил: «Вы пойдете по парку? Это мне также по дороге», – и продолжал идти рядом с нею, как будто это было самое простое и естественное дело в мире.
Молодая девушка со страхом смотрела на него. Робость не позволяла ей отклонить его общество, поэтому она подчинилась неизбежному, и они вместе продолжали свой путь.
– Что касается моей теперешней пациентки, – снова заговорил доктор, – то ее положение, безусловно, опасно, но не безнадежно. Может быть, мне и удастся сохранить ее для семьи. А вы часто навещаете ее?
– До нас дошли слухи о бедственном положении этого семейства, – сказала Агнеса. – Мой отец знает мужа больной, иногда работающего на канцелярию, как честного и прилежного труженика; поэтому я решила навестить больную, чтобы хоть духовно утешить ее.
– Ну, духовное утешение здесь совершенно излишне, – произнес Макс. – Крепкий бульон и хорошее вино ей гораздо более необходимы.
Агнеса, по-видимому, намеревалась уже начать отступление, которым она еще в первое свидание с доктором выразила свой ужас перед его кощунственными фразами, однако на сей раз передумала; только ее кроткий, тихий голос звучал заметно тверже, когда она снова заговорила:
– И в этом отношении я кое-что принесла ей и буду приносить, сколько могу. Но я считала неотложно необходимым приготовить тяжело больную к переходу в лучшую жизнь, который, может быть, уже недалек.
– Странное занятие для девушки вашего возраста! – заметил Макс. – В ваши годы обыкновенно предпочитают заниматься исключительно земными делами, оставив в покое небесные радости.
Агнеса была видимо оскорблена этой насмешкой; обычная кротость покинула ее, и она ответила несколько раздраженным тоном:
– Я отказываюсь от мира и подобными духовными услугами подготовляюсь к своему будущему призванию: я скоро постригусь в монахини.
Макс остановился, с величайшим изумлением глядя на свою спутницу.
– Это – неподходящее дело, – вдруг проговорил он. – Вы не очень крепкого здоровья, нежного сложения и нуждаетесь во внимательном уходе, если хотите поправиться, как следует. Монастырская жизнь с ее строгими правилами, замкнутостью и утомительными службами совершенно не для вас. Она, без всякого сомнения, вызовет у вас грудную болезнь – чахотку, и смерть.
Все это молодой врач проговорил с видом полнейшей непогрешимости, как будто в его личной власти было распоряжаться грозной судьбой, и его слова произвели должное действие. С испугом посмотрев на него своими темными глазами, Агнеса покорно опустила голову.
– Я не думала, что моя болезнь так серьезна, – чуть слышно промолвила она.
– Она нисколько не опасна, если вы будете вести разумный и естественный образ жизни, но монастырская жизнь – верх неестественности и неразумия, и вы погибнете в первые же годы своего поступления в монастырь.
Агнеса остановилась в нерешительности – не следует ли ей поскорее бежать от этого доктора, в безбожии которого она теперь была вполне уверена, но в конце концов предпочла ближе познакомиться с его испорченностью.
– Вы ненавидите монастыри? – спросила она.
– Я призван бороться со страданиями и язвами рода человеческого, – лукаво произнес молодой врач.
– Вы и религию ненавидите?
– Ну, смотря по тому, что под этим словом подразумевается, да к тому же монастыри и религия – две разные вещи.
Это было уже слишком для будущей монахини. Она ускорила шаги, чтобы избежать опасной близости, однако Макс тоже моментально прибавил шагу, и они по-прежнему шли рядом.
– У вас, разумеется, совсем другие взгляды, – заговорил он, – но ведь вы воспитаны в совершенно иной обстановке, под влиянием совсем других идей, чем я. Что касается меня лично, то я очень хотел бы, чтобы все монастыри…
– Исчезли с лица земли? – дрожащим голосом перебила девушка.
– Ну, не совсем, – ответил практичный Макс, – было бы жаль лишиться таких чудных зданий. Можно было бы обратить их в нечто более полезное, да и для обитательниц их нашлись бы подходящие занятия. Например, монахинь можно было бы выдать замуж.
– Выдать… замуж! – повторила Агнеса, с ужасом глядя на спутника.
– А почему бы и нет? – спросил он с невозмутимым спокойствием. – Я не думаю, чтобы с их стороны часто встречалось сопротивление. И, может быть, самое лучшее было бы выдать замуж всех монахинь гуртом.
Агнеса почувствовала смутный страх, что судьба, грозившая всем монахиням, могла сделаться ее собственной участью. Она уже буквально бежала, но напрасно: рядом с нею бежал и Макс.
– Это было бы вовсе не так худо, как вы себе представляете, – продолжал он. – Все разумные люди женятся и в большинстве случаев очень довольны этим. Просто непростительно внушать девушкам отрицательное отношение к вещам, которые сами по себе абсолютно естественны и… Но знаете, фрейлейн, мне необходимо отдохнуть – я совсем задохнулся. Ну, слава Богу, ваши легкие совершенно здоровы, иначе вы не выдержали бы такого стремительного бега.
