Нэйт обнял мать за плечи, чтобы успокоить ее.
— Дело в том, ма, — объяснил он, — что Чесс — настоящая виргинская леди.
Но его мать не собиралась признавать свое поражение. Она нетерпеливо сбросила руку сына и тотчас вновь повернулась к Чесс, готовая к бою.
— Ты христианка?
Это прозвучало скорее как обвинение, чем как вопрос.
— Да.
— На службы ходишь?
— Хожу.
Старуха бросилась в атаку.
— А на какие службы?
— Епископальные.
— Ха!
Мэри Ричардсон преисполнилась чувства собственного превосходства. Повернувшись на каблуках, она решительно подошла к креслу-качалке и уселась в него с видом царствующей императрицы.
— Подай мне тот таз со стручками фасоли, которые я лущила. Я не могу попусту терять время с тобой и Чейс. У меня еще уйма работы.
— Ма, ее зовут не Чейс[9], а Чесс.
— Как бы ни звали, все равно это языческое имя.
* * *
Чесс кипела от ярости. Но Нэйтен посмотрел на нее, шутливо закатил глаза, а потом подмигнул. Внезапно все встало на свои места. Его мать просто смехотворна, вот и все.
Нэйт поставил таз с фасолью на колени матери.
— Пока еще не стемнело, я проведу Чесс по ферме и все ей покажу, — сказал он, стоя на пороге.
Он махнул Чесс рукой, и она подбежала к нему.
— Мне еще надо задать корма лошади и налить ей воды, — сказал он громко. И тихо добавил, обращаясь к Чесс:
— Я хочу так спрятать модель машины, чтобы она никому не попалась на глаза.
* * *
Эти первые минуты стали прообразом дальнейшей жизни Чесс на ферме. Нэйтен был ее единственным прибежищем: только он как-то скрашивал то невыносимое, доводящее до бешенства положение, в котором она оказалась. Каждый вечер после безвкусного ужина, приготовленного его матерью, он отводил Чесс на тихую, поросшую мхом полянку на берегу мелкого, изгибистого ручья, который тек через сосновый лес за домом. Он обстругивал опавшие ветки, мастерил из них маленькие водяные колеса, и они входили в прохладную воду ручья, чтобы испытать их. Они говорили о своем секретном плане строительства мельницы, пока пение древесных лягушек не напоминало им, что день прошел и пора возвращаться домой.
Длинные жаркие дни еще можно было вытерпеть, потому что Чесс знала, что ее ждет вечером, Но во всем остальном ее жизнь была сплошным мучением.
В первый день она надеялась, что Элва, тетя Нэйтена, станет ее другом. Дочь Элвы, Сюзан, сидела на крыльце, играя в ладушки со своей маленькой сестричкой, и обе девочки, похоже, сразу прониклись к Чесс симпатией. Элва же — нет. Она поздравила Нэйта, поцеловала Чесс в щеку, но в ее взгляде читалась враждебность, она отвечала Чесс односложно и не старалась поддержать разговор.
Позже, когда Чесс познакомилась с мужем Элвы Джошем и ее сыном Майкой, они поздоровались с ней и сразу же заговорили с Нэйтеном о том, что надо починить крышу сарая. Как будто ее, Чесс, здесь вовсе не было.
Семья Ричардсонов отвергала ее. Мать Нэйтена облекла это в слова:
— Тебе здесь не место, Чейс. Лучше бы ты уехала обратно, туда, откуда приехала.
— Вы же знаете, что я не могу этого сделать. Я вышла замуж за вашего сына, и «народ твой будет моим народом». Вы же знаете историю Руфи[10], не так ли, мисс Мэри?
Нескрываемая неприязнь Мэри Ричардсон пробуждала в Чесс ее самые дурные черты. Она быстро обнаружила, что, когда она цитирует Библию, старуха приходит в ярость, потому что цитаты из Писания всегда были ее собственным излюбленным оружием. Кроме того, следуя обычаям плантаторов прибрежной Виргинии, Чесс называла ее не иначе, как «мисс Мэри», чтобы тем самым еще раз напомнить о своем аристократическом происхождении. Это было еще одно уязвимое место ее свекрови: она, как и все южане, была склонна к благоговейному почитанию и возвеличиванию предков.
Других средств защиты у Чесс не было. Нэйтен держался в стороне от битвы, которую вели между собою его жена и мать. Весь день он возился с табаком, приходя домой только в полдень, чтобы вымыться и пообедать, и в шесть, чтобы еще раз вымыться и поужинать.
После ужина он уводил Чесс на их поляну на берегу ручья, и там все ее раны исцелялись. До следующего дня.
Хуже всего в этой жизни было то, что Мэри Ричардсон была права. Чесс действительно не было здесь места. Она в одиночку управляла плантацией площадью в десять тысяч акров, но понятия не имела, как вести дела на ферме, где всего сорок акров земли. Она никогда не доила корову, не сбивала масло, не умела кормить кур или сворачивать им головы. Большая часть провизии поступала в Хэрфилдс от арендаторов, в счет арендной платы. Чесс умела готовить, но Мэри Ричардсон отвергла ее предложение стряпать на всю семью.
— Я не дам тебе стряпать обед для меня и моего сына. Если ты и готовишь так же плохо, как делаешь все остальное, мы чего доброго помрем от отравления.
Миссис Ричардсон придиралась к Чесс постоянно. Она явно находила в этом удовольствие и мало-помалу стала казаться Чесс каким-то огромным, вездесущим чудовищем. Даже когда ночью Нэйтен ложился с нею в постель, Чесс казалось, что из-за тонкой перегородки между комнатами она слышит возмущенное бормотание мисс Мэри. Она была уверена, что та слышит скрип железной кровати, и была благодарна Нэйту за то, что он исполняет свой супружеский долг так быстро. Когда все было кончено, он скатывался с нее и тотчас засыпал. Тогда она прижималась щекой к его голой спине и успокаивалась, думая об их общем секрете и о мельнице, где они будут жить вместе. Одни.
Прошло уже почти три недели после их приезда на ферму, когда Нэйт сделал объявление. Когда настало время обеда, он подошел к столу, как всегда распространяя вокруг себя запах мыла, но вместо того, чтобы, как всегда, сесть и наброситься на еду, сложил ладонь, поднес ее ко рту и изобразил звук трубы: «та-ра-ра!»
— Нынче утром Джош и я закончили сортировку. Завтра я еду в Дэнвилл с парой сотен фунтов самого лучшего, самого желтого табачного листа, который вы когда-либо видели. Составь список того, что тебе требуется, ма, и не скупись. За этот урожай мы получим кучу долларов.
За окнами с утра лил дождь, и широкая улыбка Нэйта была как солнечный луч среди унылого ненастья.
— Сколько времени мы там пробудем, Нэйтен? — спросила Чесс, улыбаясь так же широко, как и он. О, какое счастье вырваться отсюда!
Нэйт сел за стол.
— Ты не сможешь поехать, — сказал он. — Табачный аукцион — не место для леди.
Мэри Ричардсон поставила перед Нэйтом тарелку со шпинатом и свиными отбивными.
