Ознакомительная версия.
– А ты, Феклуша, знахарка? Шептунья или травы знаешь? Лечишь или только заговариваешь?
– Да всего помаленьку, – ласково улыбнулась та. – И умение мое невелико. Чего брат успел передать, пока знахарством-то ведал, чего запомнилось с его слов – то в дело и пошло. Да только давно это было, многое ужо подзабылось.
– В Протасовке мальчишка один есть, сын кузнеца, Федоткой кличут, так вот он говорил, что брат твой Феклист камердинером у господина Протасова числился, тот самый… – У нее чуть было не сорвалось: «Тот самый, кто заверял его завещание», – но, к счастью, удалось вовремя прикусить язычок. – Который ему всю жизнь верой и правдой служил?
– Ох и приметливая ты! – одобрительно глянула Феклуша. – Люблю таких. Феклист наш барину Андрею Андреичу всю жизнь отдал за то, что тот его от верной смерти спас.
– Вот как? Что же такого могло приключиться?
– Да все из талана его, из-за дара-то чудесного. Колдуном его в деревне у нас считали, ну и однажды в сухой год порешил его мир в Теше утопить. Мол, сведем со свету бесовского лиходея – небушко и расщедрится на дождь. Связали по рукам и ногам, сердешного, да и скинули в омут с обрыва. А тут случись, мимо барин протасовский верхом проезжал. Дак прямо на коне-то в реку и влетел, аж вплавь пустился – ну и спас Феклиста. За то брат мой и жизнь отдал, и талан… и глаза благодетелю своему закрыл, когда Андрей Андреич преставился.
Она тяжело вздохнула. Александра встрепенулась. Так вот оно что! Вот, наверное, именно на это и намекал отец, когда объяснял Сашеньке, что приключилось с богатым приволжским барином господином Протасовым!
Надо бы только сперва разузнать все подробности.
– Вот ты, Феклуша, все говоришь – талан, талан… Это ты про колдовской дар? – спросила она осторожно.
– Само собой, – кивнула старая нянька, – а еще скажу вот что, Феклист-то наш был знатным рисовальщиком. И за этот талан, за дар его божий сам старый барин, отец Андрея Андреича, с собой брали в Италию рисовальным премудростям научать. И строения разные он горазд был придумывать. Что в Протасовке, что в Полунине в садах беседки стоят одна к одной – все красоты неописанной. Феклист сам-то и придумал, и выстроил. Раньше барский дом в Протасовке весь изнутри изукрашен был, и Феклист там кажную стену, кажную притолоку, и лавку, и сундук расписал чудными травами, цветами и райскими птицами. Кое-где, Николаша сказывал, картины его висят еще в кабинете…
– Я видела! – воскликнула Александра. – Они чудесные. Особенно та, где скатерть-самобранка!
– Ну, хоть картины остались, – кивнула Феклуша. – На том спасибо. А стены все барин Андрей Андреич велел забелить и штофом обить.
– Почему? Потому что штофом – модно теперь?
– Да в отместку Феклисту, – горестно вздохнула Феклуша. – Тот ему не захотел нарисовать и заговорить вторую… – тут старуха испуганно осеклась и даже перекрестила рот.
– Ну что же ты замолкла? – почти вскрикнула Александра. – Рассказывай дальше!
– Упаси господь, – отрицательно покачала головой Феклуша. – Я брату на кресте поклялась, что никому про то не обмолвлюсь. Но ты, барышня, востра да приметлива, сама все и вызнаешь.
– Я видала в кабинете старинные книги, в которые вложены записки с заговорами. Это Феклист писал?
– Само собой! – заулыбалась Феклуша. – Он грамоте был горазд. Хотел написать книгу про знахарство. Да вот не успел! Но смотри, барышня, стерегись, коль в кабинет покойного барина надумаешь пойти. Зосимовна тоже его заговоры ищет. Она, чай, завсегда желала его таланом-то завладеть, сказывала, что тогда счастье свое и получит. Просила Феклиста, чтоб передал ей свое умение – слыхала, поди, ежели колдун помирает и при том передаст чего-нибудь простому человеку, тот после сам колдуном заделается? – но Феклист отказал. Ведь Зосимовна давно душу черту продала, а взамен ничего не получила, поэтому ни души у нее нет, ни совести, ни жалости ни к кому.
– Как же это так? – удивилась Александра. – Душу дьяволу в обмен на что-то продают, верно? Разве же так бывает, чтобы продать – и ничего не получить?
– Говорю тебе, бывает! – настойчиво сказала Феклуша. – Зосимовна в девках крепко полюбила одного господина заезжего. К нашему барину, Полунину, Николашину папеньке, собрались раз гости со всей округи. Было это, когда он на Ольге Васильевне, Николенькиной матушке, женился. Не только из Нижнего, но и из Владимирской губернии, из Вятской приезжали. Один только наилучший друг его не прибыл из Городца, один господин, который ему когда-то жизнь на войне спас, раненого из боя вынес… да и то не прибыл он лишь потому, что сызнова был в ту пору на войне, турок бил. Звали его Александр Славин.
Александра чуть вздрогнула, но Феклуша этого не заметила и продолжала рассказывать:
– А народищу собралось – видимо-невидимо! Тогда наш барин у Протасовых самых бойких девок-плясуний да самых голосистых певуний попросил. А надо тебе сказать, что Зосимовна не всегда так звалась: было время, когда ее просто Марфой кликали. И была у нее сестрица старшая – Антонина. Вот они обе-две и слыли первыми плясуньями да первыми красавицами в округе. Начался бал. Барынь с барышнями на всех кавалеров не хватало, многие господа в сторонке скучали. И вот барин один владимирский пожелали созорничать. Схватил за руку Антонину и увлек ее вальс танцевать. Да так распрекрасно у них получилось, что все в ладоши плескать начали. На второй вальс барин позвал Марфу, а потом снова к Антонине вернулся, потому что лишь поглядел на нее, так и влюбился. Пора настала гостям уезжать, а он с Тонечкой проститься не может. Пал в ножки господину Протасову: продай, мол, мне девку, не то хоть в петлю головой! Ну, тот видит, всерьез мука мученическая, страсть сердечная, – и согласился. И как только уехали господин Львовский с Тонечкой, так в сей же миг Марфа пошла в конюшню, да там и повесилась.
– Как повесилась? – ахнула Александра.
– Да вот так, просто, встала на козлы, гужи через потолочину перекинула да голову в петлю сунула… И спрыгнула с козел. Да, на счастье, кто-то вошел в конюшню, не растерялся, перерезал гужи. Очухалась Марфа – и ну в крик кричать, зачем-де ее спасли. Ох, как она билась, как рыдала, все тогда узнали, что она тоже в барина того влюбилась, а потом счастья сестры не смогла пережить. И даже призывала силу нечистую, чтоб Антонине дорогу перейти, согласилась грех самоубийственный на душу взять… но все напрасно.
– А что потом? – с замиранием сердца спросила Александра.
– Ну что потом… – вздохнула Феклуша. – Потом Марфы не стало. Была Марфа – да вся вышла, стала Зосимовна. В одночасье переродилась. И больше ни петь, ни плясать – ни-ни. А злобной такой сделалась, чтобы никто не смел вспомнить, как она из-за несчастной любви в петлю полезла и с сатаной сторговаться пыталась. С Антониной, конечно, примирилась, но не скоро, много лет прошло, у нее уж и дети народились от того барина, вот племянников Зосимовна очень полюбила, ее господин Протасов даже несколько раз отпускал на побывку, сестру навестить.
Ознакомительная версия.
