В самом деле, чем больше он вглядывался в каждый тонкий штрих, в фигуру женщины, подобную песочным часам, в сильные руки мужчины на ее теле, в его нежный поцелуй и скрытые черты ее лица под разметавшимися волосами, тем сильнее восхищала его картина. Как и задумывал художник. Ян почувствовал, что наливается внезапным желанием. И не только оттого, что смотрит на столь пикантную картину, но и от мысли, что леди Чешир тоже видела ее и, вероятно, с таким же томлением изучала каждую деталь. Именно образом Виолы, физически возбужденной этой работой, увлеклось воображение Яна. Сами по себе в голове замелькали вопросы: какой она была в постели с мужем вдвое старше себя, удовлетворял ли ее мужчина, за которого она вышла, как она снимала сексуальное напряжение теперь, без него и без других мужчин, способных воплотить ее фантазии?
Потянувшись за бокалом виски, Ян осушил его одним глотком, потом повернулся, обошел кресло и встал у окна, навалившись плечом на раму, скрестив на груди руки и устремив взгляд в черноту безлунной ночи.
Герцог несколько досадовал на себя. В своих рьяных поисках справедливости он упустил из виду, что может столкнуться с иной Виолой Беннингтон-Джонс, скрывающей собственные чувственные тайны. Что девушка, которую он знал пять лет назад, может превратиться в пылкую, искушенную женщину. Виола не просто стала старше, она сделалась независимой вдовой, и теперь ею не так просто будет помыкать. Но она не переборет собственной сексуальности. Тот, кто однажды вкусил плоды страсти, уже не сумеет навсегда отказаться от их сладости.
И все-таки кроме сознания, что Виола видела такую откровенную картину, владела ею, а потом продала, что-то еще дразнило любопытство герцога и, оправданно или не оправданно, не позволяло ему выходить из задумчивости. Будучи художницей, Виола не могла не присмотреться к таланту коллеги, не уделить внимания каждой линии, каждой тушевке, точно так же как делала для него, когда рисовала его черновой портрет. Она наверняка изучала стиль Бартлетта-Джеймса, чтобы улучшить собственный, невзирая на тот факт, что ее творчество ограничивается формальными портретами и натюрмортами.
Возможно, именно это распаляло его любопытство. Художник может изучать эротическую работу с точки зрения точности и изящества, красоты и формы. Но может ли этот самый художник не возбуждаться от общего вида картины?
Ян оглянулся через плечо на рисунок. Он мог представить прелюдию к страсти, которую вздумалось изобразить художнику. Но писал ли тот по памяти или ему позировали? Может ли Виола нарисовать такой сладострастный портрет, если ей хорошо заплатить? Губы Яна медленно расплылись в довольной улыбке, стоило ему вообразить, как исказится ее лицо, если он и вправду предложит нарисовать себя голым. И, разумеется, если он будет наблюдать, как она рисует его в таком виде, эрекцию скрыть не удастся.
Вдруг его осенило.
Какой смысл рисовать фрукты?
Они безобидны… их можно вешать в любой комнате…
Не только безобидны. Безопасны.
Ян быстро обошел кресло, сел за стол и еще раз вгляделся в картину. В голове у него начала складываться немыслимая теория.
И как они вам платят?
Их жены пекут мне пироги…
Кокетливый ответ, но в какой-то степени, вероятно, правдивый. Да, натюрморты безопасны, но и денег на них особенно не заработаешь. Сенсационные эротические картины, безусловно, приносят больше.
Но Виктор Бартлетт-Джеймс уже несколько лет как ушел со сцены. По крайней мере, так ему говорил Кафферти. Быть может, этот рисунок вовсе не оригинал, а копия, которую выдали за настоящую работу художника ради быстрой наживы. Может ли Виола настолько забыться, чтобы намеренно подделать эротическую картину и выставить ее на аукцион? Да, тут же решил он, если это леди из высшего общества и отчаянно пытается защитить своего ребенка. А он загнал ее в отчаянное положение.
На сей раз Ян попытался взглянуть на картинку скептически, представить, как ее создавала рука художника. Виола показывала ему, как передала на рисунке черты его лица, и хотя он уделил этому некоторое внимание, сейчас не мог сказать, что эта картина похожа на портрет, который так быстро набросала для него леди Чешир. Они были совершенно разными, по меньшей мере, в плане предмета. Тут Яну пришла на ум новая мысль. Если до Виктора Бартлетта-Джеймса дойдут слухи о подделке, у леди Чешир возникнут нешуточные проблемы с властями. Вероятно, ей предъявят обвинение в мошенничестве. Она могла пойти на такой риск лишь в одном случае, заключил герцог, — если планирует уехать из страны. Если целью Виолы было заработать на подделке, он, несомненно, оказал ей огромную услугу, выкупив рисунок частным образом.
— Ян протянул руку, коснулся картины указательным пальцем и принялся водить им по контуру женщины. Он снова возбудился, но теперь не из-за самого рисунка, а от интригующей догадки, что Виола могла собственноручно создать этот образ, быть может, даже по памяти о встречах с неким мужчиной.
Признаться, верилось в такое с трудом, но все же… Даже если эту картину рисовала не Виола, даже если это оригинал Бартлетта-Джеймса, принадлежавший ее покойному мужу, все равно вариант с подделкой можно как-то использовать против нее. Нужно только все хорошо продумать.
— Виола, Виола, Виола… — прошептал он вслух, возвращаясь к злорадному довольству, — ты гораздо уязвимее для меня, чем тебе кажется…
* * *
Тьма окутывала его, сырость и холод заставляли дрожать всем телом. И вдруг она свернулась калачиком рядом с ним, предлагая свое тепло, свою мягкость. Он чувствовал, как она касается его щеки, перебрасывает ногу через его бедро, прижимается головой к его плечу. Ее рука ласкала ему грудь, и он попытался притянуть ее к себе, но цепь оставляла его беззащитным, неспособным ответить даже на ласку. Она принялась опускать руку ниже, скользя по животу поверх рваной рубашки, потом по ногам — все в попытке согреть его. А потом она поняла, что он хочет ее, из груди у нее вырвался тихий звук, и она робко сомкнула пальцы вокруг его эрекции. Он застонал, не зная, день сейчас или ночь, что с ним происходит, но сгорая от такого отчаянного желания! Он не мог ясно мыслить, не мог говорить, но он чувствовал, как ее пальцы изучают его, а губы целуют шею, слышал звериный звук, вырвавшийся из его горла, когда он рванулся вперед и вошел в нее…
Ян вздрогнул и проснулся, быстро сел на постели и, хватая ртом воздух, растерянно огляделся в темноте. Сердце колотилось от ужаса, которым он был охвачен, залитое холодным потом тело трясло в ознобе. Он просидел так несколько секунд, глубоко дыша, чтобы утихомирить взбесившийся пульс, а потом туман начал рассеиваться, и он понял, что находится у себя дома, в постели, и вокруг все тихо.
