Эти сведения Сара также взяла на заметку, записав на отдельной странице блокнота под заголовком «Необходима школа».
— Сколько же детей, как вы думаете, живет сейчас здесь? — спросила она.
Вопрос привел в затруднение чету Докинсов, они начали вспоминать и называть по именам и фамилиям семьи, где были дети, а Сара записывала все это вместе с адресами в свой неиссякаемый блокнот.
Когда вся посуда, кроме кофейных чашек, была убрана со стола, Сара сказала:
— И еще хочу поблагодарить вас за вашего сына, который так помог Брэдигану наладить выпуск газеты. Он сделал великое для меня дело!
— Ни к чему особенно благодарить нас, — ответил Байрон. — Парень очень уж хотел, а вся его дневная работа в пекарне была окончена.
— И все-таки с вашей стороны так благородно! Что касается Джоша, он прекрасно справился с новым для него делом, и вместе с Брэдиганом они отпечатали триста двадцать пять экземпляров газеты.
— Триста двадцать пять! — воскликнули все хором.
— Да, и Брэдиган уверяет, их без труда можно будет продать. Будем считать, что Джош ступил на стезю настоящего газетчика, и, если захочет продолжить, я буду только рада.
Глаза у юноши, сидящего напротив, радостно расширились, а Сара продолжала:
— Джош говорил мне, его интересует печатное дело. Если бы вы согласились освободить мальчика от работы в пекарне, я охотно стала бы платить ему пятьдесят центов в день за помощь в типографии.
У Джоша отвалилась челюсть. Его родители поглядели друг на друга, Сара не сводила глаз с юноши.
Поскольку все продолжали молчать, она добавила:
— Брэдиган хвалил его как работника. У него есть чувство ритма, которое очень нужно в печатном деле. А в день выхода газеты он бы мог, если не против, заняться продажей на улицах. И еще много всяких дел…
— Па… — наконец выговорил Джош, — Можно мне?
Байрон перевел взгляд на жену.
— Эмма, что ты думаешь?
Она повернулась всем телом к Джошу.
— Тебе это больше по душе, чем заниматься пекарным делом, как твой отец?
Джош наклонился вперед, взгляд его перебегал с отца и матери на Сару и обратно и остановился на матери.
— Пятьдесят центов, ма, — проговорил он. — И еще мисс Меррит сказала, что научит меня делать набор.
— А возможно, со временем, и писать статьи, — добавила Сара. — Это не заменяет школу, но, пока ее нет в Дедвуде, такая работа тоже полезна для образования. Он ведь будет все время иметь дело со словами, а подумайте, — разве есть на свете что-нибудь сильнее, чем слово? Особенно печатное. Мой отец любил всегда повторять: человек, который умеет заставить слово вести себя как следует, может то же самое сделать и с человеком… Перед Джошем могут открыться большие возможности.
— Ну… я думаю, — Эмма как бы уговаривала сама себя, — поскольку нам в пекарне помогают девочки…
Байрон не дал ей договорить.
— Если ты хочешь этого, сын, — заключил он, — я так полагаю… мы не имеем права тебя останавливать.
Джош оттолкнул свой стул и вскочил с радостным криком:
— Да, хочу! И я смогу все делать, что вы сказали, мисс Меррит, и еще больше, если потребуется! Буду ходить от дома к дому и предлагать подписаться на газету, а еще подметать каждый день к вечеру все помещение и отгребать снег от входа зимой, и приносить топливо, и… и разносить ваши письма куда нужно… Обещаю, вы не пожалеете, что взяли меня, мисс Меррит!
— Я не сомневаюсь в этом, — с улыбкой ответила Сара.
Позднее, когда они вдвоем с Эммой остались на кухне, Сара заметила:
— Я страшно рада, что почти сразу после прибытия сюда нашла Джоша. Он будет, я чувствую, настоящим помощником.
Эмма штопала носок, натянутый на старый деревянный шар, служивший когда-то украшением кровати. Иголка равномерно ходила между раздвинутыми пальцами руки. Не поднимая глаз, она сказала:
— Печально, когда дети становятся взрослыми. Понимаешь, что нужно отпустить их из дома, но, когда до этого доходит, чувствуешь, что не готова. Подумать только… Джош уходит от нас, чтобы начать зарабатывать деньги… Сам… впервые…
Она перестала на какой-то момент двигать иголкой, заканчивая про себя свои думы.
Сара наклонилась к ней, положила руку на ее локоть. Глаза двух женщин встретились.
— Могу я спросить… Вы боитесь, что он… научится чему-нибудь плохому, уйдя из дома?
— О нет, совсем не то, — возразила Эмма. — Джош хороший, умный мальчик. Говоря по правде, я и не думала, что он будет всю свою жизнь замешивать тесто.
Сара откинулась обратно на спинку стула с некоторым облегчением.
— Глядя сейчас на вашего сына, — проговорила она, — я вспомнила, с какой готовностью начинала помогать в этом же деле своему отцу. Мне было двенадцать, когда он впервые разрешил мне заняться набором. Для начала он дал мне короткую заметку, строк на пятнадцать, не больше. А в самом тексте говорилось, помню, о том, как надо сушить цветочные семена перед зимними холодами… Когда я закончила набирать, отец был ужасно доволен и спросил, как это я смогла так быстро справиться с заданием. Секрет был прост: я давно уже, когда появлялась возможность, играла в наборщика, подражая в этом отцу, имитируя его движения, жесты, как то умеют делать все дети. Поэтому, когда дело дошло до первого настоящего набора, я уже знала нужные движения, ритм, даже могла, не глядя, находить некоторые литеры.
— Вы были очень близки с отцом? — спросила Эмма. Лицо Сары озарилось нежностью.
— Всегда.
— А с матерью?
Сара опустила взгляд.
— Моя мать убежала с другим человеком, когда мне только исполнилось семь лет. У меня остались о ней смутные воспоминания.
— О, Сара, как это печально.
— Я сумела справиться с этим. У меня была моя сестра Адди. И был отец… И у нас была экономка.
Эмма сочувственно смотрела на нее некоторое время, затем снова принялась за штопку.
— Значит, у вас есть сестра?
По тону, которым она это сказала, было ясно, что определенные слухи достигли ее ушей.
— Да, — ответила Сара.
— И это правда, что вы приехали сюда из-за нее и нашли вашу сестру в заведении у Розы?
— Да, правда. — Сара смотрела куда-то вдаль. — Не могу понять, почему она оказалась там.
— Извините, что я заговорила об этом.
— У меня к вам никаких претензий, Эмма. И какая разница? Весь город знает.
— Разве не странно, два ребенка из одной семьи… — снова заговорила Эмма. — И такие разные судьбы.
— Ну… мы с сестрой, в общем-то, всегда были разными. — Сара задумчиво разглаживала скатерть на столе. — С того времени, как я начала разбираться в таком понятии, как внешняя красота, я почувствовала разницу между Адди и мною. Было понятно почти сразу: у нее красивая внешность, у меня — мозги в голове. И в школе, и потом, когда мы подросли, она была из тех, кого старые дамы гладили по головке, а я — кого похлопывали по плечу. Разница была заметна, вы понимаете?
