— Полагаю, вы правы. А ведь теперь мы уже менее независимы, чем раньше. Мисс Дэнвилл — помните ту пожилую леди, мы останавливались у ее дома, — уверяет: когда она была девочкой, женщины делили с мужчинами любые трудности, например, сражались с индейцами, и порой с большим успехом, чем представители сильного пола.
— Невероятно! — откликнулся он, с изумлением разглядывая ее разгоревшееся лицо. — И вы говорите так, будто жалеете, что не застали те времена.
— Жалею. Магнус и мисс Дэнвилл считают, что чем цивилизованнее становится наша жизнь, тем быстрее исчезают из нее задор и веселье.
— На вашем месте я бы не переживал столь сильно. События последних дней убедили меня: к вам вовсе не подходят слова «покорная» или «ручная».
Она пожала плечами и бросила на него быстрый взгляд, невольно подумав: здесь у них есть немало общего.
— А вы? — сухо поинтересовалась Сара. —
Ведь вам, должно быть, не слишком-то нравились покой и безопасность, коль скоро вы пошли в солдаты? Он рассмеялся.
— Вы совершенно правы. Мы с вами оба плохо вписываемся в окружающую обстановку. Я, скажем, не могу представить вас в бальном зале поддерживающей светскую беседу и изящно обмахивающейся веером.
Она состроила гримаску.
— Я тоже не могу этого представить. Я не привыкла к пустой болтовне и жеманству и не умею притворяться, делая вид, будто мужчина, с которым я разговариваю, самый умный и блистательный собеседник на свете, хотя на самом деле он глуп словно пробка!
— Довольно! — усмехаясь, попросил он. — Я понял то, о чем и не догадывался раньше: быть женщиной чрезвычайно тяжело! Но что же о вас думают ваши американские мужчины, мисс Сара Маккензи? Они могут оценить вашу независимость?
— Нет. Мне кажется, в глубине души они такие же рабы условностей, как и британцы. Магнуса моя «независимость» порой приводит в отчаяние, но что поделаешь? Впрочем, надо отдать ему должное: он никогда не пытался принуждать меня заниматься тем, что мне не нравится, и редко что-нибудь запрещал.
— Это заметно. По мне, было бы лучше, обходись он с вами построже. Кстати, почему вы зовете отца «Магнус»?
Она равнодушно повела плечом.
— Не знаю. Я всегда его так называла. Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой, я едва ее помню. Отец сам вырастил меня. А еще Десси и Хэм, конечно. Десси частенько ворчит, что отец махнул рукой на мое воспитание, даже не приучил слушаться старших. Но я благодарна ему: вот был бы ужас, если бы в детстве мне пришлось тихо сидеть с шитьем или у фортепьяно, подобно другим маленьким девочкам! Магнус прощал мне и непослушание, и проказы; единственное, за что мне доставалось, так это за трусость. Если я пугалась чего-нибудь, он мог и уши надрать и никогда не разрешал оправдывать свой страх тем, что я девочка.
— Похоже, второго такого странного отца свет не видывал! Однако это многое объясняет, — задумчиво проговорил он. — А чем же вы занимались вместо вышивания?
Она вновь пожала плечами.
— Всем, чем душе угодно. Мы с Джефом — моим другом детства — бегали везде, где хотели. Магнус запретил нам только гулять в окрестностях города, да еще не разрешал опаздывать к ужину. Иногда мы вставали затемно, чтобы поспеть выйти в море на лодке краболовов, или просто бродили в дюнах, надеясь увидеть какой-нибудь необычный корабль. Боюсь, я ни разу не вернулась домой в целом платье и чулках, зато всегда с чумазым лицом. Магнуса это лишь забавляло,
а Десси огорчало. — Она взглянула искоса и добавила с нарочитой злобой: — Когда я была маленькой, мы нередко играли в «революцию». Я обычно заставляла Джефа играть кровожадного британца.
Вместо того, чтобы нахмуриться, он засмеялся.
— Ничего удивительного. Я сразу понял: для большинства американцев мы не многим лучше дьяволов. Бесполезно убеждать вас в том, что мы такие же люди, как и вы. Испанцы и французы, помню, чрезвычайно удивлялись, что мы платим за то, что берем, и стараемся не наносить ущерба стране, через которую проходят войска.
— Неужели? — с сарказмом отозвалась она. — Отец Магнуса сражался при Куллодене. Магнус и сам хорошо помнит, как вы старались «не наносить ущерба» Шотландии. Что-то я не слышала от него о попытках англичан заплатить за то, что они брали. И не забывайте, мне самой лишь недавно довелось наблюдать, каково британское представление о чести и благородстве!
— Боже, зачем я завел этот разговор! Все это произошло задолго до того, как я родился, и, полагаю, даже до того, как родился ваш отец. Я оправдываю наши действия в Шотландии не более чем то, что мы натворили в Вашингтоне.
— И все же вы британский офицер, — жестко заметила она.
— Так и есть. А вы — законопослушная американка. И тем не менее вы утверждали, что недовольны политикой государства в вопросе о рабовладении. Можно любить свою страну, но не одобрять иные государственные установления. Мне казалось, в этом и заключается сущность демократии.
Она чувствовала, что не в силах продолжать спор.
— Вы просто пытаетесь меня запутать, — с раздражением заявила она.
— Неужели упрямой и независимой мисс Маккензи больше нечего сказать? — усмехнулся он. — А что, ваш отец действительно сенатор?
— Да, действительно. И мне есть, что сказать, но разговаривать больше я не желаю.
Его улыбка сделалась еще шире, однако он промолчал. Мысли Сары лихорадочно заметались и наконец она спросила, не в силах сдержать любопытство:
— Вы давно служите в армии?
— С тех пор, как закончил Оксфорд. Я второй сын в семье, и должен сам устраивать свою судьбу. Впрочем, мне это пошло на пользу.
Она совсем уже было собралась заговорить о недостатках аристократической кастовой традиции, согласно которой старший сын в семье получает все, а те, кто имел несчастье родиться после, вынуждены заботиться о себе сами, но, взглянув украдкой в его лицо, передумала. Казалось, он угадал ее мысли, но спросил о другом:
— Если вам и вправду двадцать четыре года, в чем я очень сомневаюсь, ибо вы сейчас выглядите значительно моложе, то почему вы до сих пор не замужем? Вы отвергаете условности, вы чувствуете себя скованной в бальном зале, пусть так, но все же поверить, что все американцы — слепцы.
Это ее позабавило.
— Думаю, вы сами можете ответить на свой вопрос. Вряд ли часы, проведенные со мной, показались вам такими уж… спокойными.
Он расхохотался.
— Что ж, признаюсь, слово «спокойный», безусловно, не подходит для вашего описания, мисс Маккензи. Разъяренная, до смешного упрямая и своенравно наивная — вот какие слова мгновенно приходят на ум.
Она обиделась только на одно из них.
