– Но Фиона абсолютно не похожа на Хелену.
– Вот как? Хелена тоже казалась милой и невинной, а потом отвела меня на бойню, как ягненка.
– Милой, может быть, но, я подозреваю, ты обнаружил, что она не настолько уж невинна.
– А что, если я ошибаюсь и Фиона тоже не невинна? Есть лишь один способ это проверить: уложить ее с собой в постель. Если она девственница, я лишу ее невинности, следовательно, когда мы станем просить за нее выкуп, его размер станет ниже, а родственники наверняка придут в ярость и будут лелеять планы мести. Кроме того, мой отец и ее родители могут потребовать, чтобы я женился на ней, а я этого делать не хочу. Так что, кем бы Фиона ни была, невинной пленницей или хитроумным врагом, самое лучшее для меня – держаться от нее подальше.
Грегор покачал головой:
– Ты слишком много думаешь, Эван, Нередко то, что кажется, соответствует истине.
– Слишком часто бывает иначе. А теперь давай поговорим о делах, – сказал он. – Я уже несколько дней провалялся в постели и боюсь, пока не встану, тебе придется выполнять мои обязанности.
Эван с облегчением вздохнул, когда Грегор послушно перевел разговор на другую тему, хотя было ясно, что ему еще хотелось поговорить о Фиоие. В замке все было спокойно. Эван слушал брата с удовлетворением. Однако вскоре устал – раненая нога еще давала о себе знать, – и, заметив это, Грегор вышел из комнаты. Эван устало откинулся на подушки. Он понял, что Фиона была права, говоря, что он потратил все свои скудные силы на то, чтобы встать с постели, и это вызвало у него раздражение.
Вздохнув, он закрыл глаза, пытаясь не обращать внимания на боль в ноге и голове, и медленно облизнул губы. Они все еще хранили сладостную теплоту губ Фионы. В воздухе стоял присущий ей свежий запах чистоты и лаванды. Тело до сих пор помнило прикосновение ее маленькой теплой мягкой руки. Похоже, он никогда не сумеет избавиться от страсти, которую испытывает к ней.
Так почему бы ему не удовлетворить эту страсть? Почему не протянуть руку и не взять то, что она столь охотно как это ни странно, ему предлагает? У него ведь достаточно ума и силы, чтобы избежать нежелательных последствий. Будучи лэрдом, он вполне способен устоять против попыток отца женить его на Фионе. Вряд ли кто-то из клана сочтет его связь с пленницей большим преступлением, наоборот, все посчитают это само собой разумеющимся. А если родственники Фионы захотят ему отомстить, что ж, одним врагом больше, одним меньше, какая, собственно, разница? Отец в свое время сделал все от него зависящее, чтобы их было полным-полно. Может быть, Грегор прав и он делает большую глупость, отталкивая Фиону?
Чертыхнувшись себе под нос, Эван попытался выбросить мысли о Фионе из головы и подавить в себе страсть, которую он к ней испытывает. Он не отец, решительно напомнил себе Эван, он умеет держать себя в руках, способен подавить желание брать то, что ему хочется и когда хочется. Все мотивы, которые он изложил Грегору, относительно того, почему он пытается держаться от Фионы подальше, не лишены здравого смысла. А вот о самом главном из них он не упомянул брату. Эван чувствовал, что, если он сделает Фиону своей любовницей, очень скоро она завоюет его сердце. А этого он боялся больше всего на свете.
Фиона уставилась невидящими глазами на мужчин, окутанных лунным светом, которые скакали внутри круга, выложенного огромными камнями. Окно комнаты, явно предназначенной для леди Скаргласа, выходило на это странное место, существовавшее уже, должно быть, много веков и окутанное тайной. «Если духи людей, живших в незапамятные времена в замке, до сих пор витают над ним, интересно, что они думают о дюжине голых идиотов, самозабвенно скачущих под луной, прерывая свой нелепый танец лишь для того, чтобы выпить?» – подумала Фиоиа. Она специально пришла в эту комнату, чтобы за ними понаблюдать, решив, что это зрелище ее позабавит, что мрачное настроение, в котором она пребывала, рассеется. Ничего подобного, однако, не произошло. Ей по-прежнему хотелось рыдать, громко и безостановочно.
Неужели прошло всего несколько часов с тех пор, как Эван недвусмысленно заявил, что не желает ее видеть? После этого Фиона бросилась в свою комнату, чтобы хоть немного успокоиться, собраться с мыслями, но до сих пор не сумела этого сделать. Она долго плакала, однако боль, оттого что ее отвергли, не проходила, а чувство унижения не исчезало. У нее вдобавок ко всему разболелась голова, а глаза покраснели и опухли. Наконец Фиона сказала себе, что слезами горю не поможешь, нужно взять себя в руки и успокоиться.
Когда в комнату вошла Мэб с несколькими платьями в руках, Фиона попыталась ей улыбнуться. Быстрый проницательный взгляд, который устремила на нее женщина, без слов свидетельствовал о том, что попытка оказалась безуспешной. Обычно Мэб производила впечатление недалекой особы, полностью сосредоточенной на своем маленьком мирке, в котором пребывала, время от времени отвлекаясь на претворение в жизнь грандиозных планов изготовления чудодейственных лекарств, однако Фиона знала, что на самом деле Мэб обладает острым умом. И сейчас ей очень не хотелось, чтобы этот острый ум был направлен на нее.
– Которой из жен старого лэрда принадлежат эти платья? – спросила Фиона, когда Мэб бросила платья на старый дубовый сундук, обитый железными и кожаными полосами.
– Второй, – ответила Мэб, подходя к окну, перед которым сидела Фиона. – Она родила ему Грегора, Адама, Брайана, Росс и Натана. Энни прожила с этим старым дураком дольше всех жен. Целых девять лет. Она умерла вскоре после рождения Натана. Думаю, старому Фингелу она по-своему нравилась. Нельзя сказать, чтобы он был ей верен или любил ее, но она ему определенно была небезразлична. Говорят, что его постоянные измены привели ее к смерти. Якобы она выглянула из окна своей спальни, увидела, что Фиигел занимается любовью с пышногрудой горничной, и попыталась швырнуть в него чем-то тяжелым, но вывалилась из окна и разбилась прямо у его ног.
– Жаль, что она не приземлилась прямо на него и не свернула ему шею! – выпалила Фиона и покачала головой. – Этот Фингел прямо как избалованный ребенок. Когда только этот старый осел хоть немного поумнеет? А у Эвана другая мать?
– Да. Первая жена Фингела Мэри. Она умерла, когда рожала Эвана. Фингел любил говорить ему, что мать погибла из-за того, что он был таким крупным ребенком.
– О Господи! Интересно, этот тип думает, когда говорит? – Несмотря на боль и злость, которые Фиона испытывала, ей стало ужасно жаль Эвана. Бедняжка! Как он, должно быть, страдал всякий раз, когда ему говорили, что из-за него умерла его мать. – А впрочем, чему я удивляюсь? Он и поступки-то совершает, абсолютно не думая.
